Три килограмма конфет

Занятие, по-видимому, закончилось уже минут десять назад, потому что копуша-Наташа успела почти полностью переодеться из спортивной одежды в школьную форму, но не переставала мечтательно улыбаться, напоминая психически больную и совсем немножко Риту после очередного просмотренного шедевра кино. Колесова даже не сразу заметила меня, зачем-то до сих пор тщательно вслушивающуюся в доносящиеся из коридора смутно различимые голоса.

— А я тебе звонила, — как бы между прочим заметила она, вскользь мазнув по мне взглядом, а спустя минуту сборов снова уставилась на меня, теперь уже более пристально и будто подозрительно. Не знаю, выглядела ли я настолько странно или просто не стоило так откровенно на виду у всех поджимать дверь раздевалки, неумело разыгрывая сцену из любого фильма про шпионов. — Ты чего трубку не взяла?

— Не видела, — натянуто улыбнувшись, я пожала плечами и подошла ближе к ней, чувствуя себя неуютно под косыми взглядами остальных переодевающихся девчонок.

— Да я хотела предупредить, что здесь был твой заклятый враг, — со смешком шепнула мне на ухо Натка, — повезло, что ты не пришла минут на пять раньше и не успела с ним столкнуться.

— Действительно, повезло, — согласно кивнула я, сама не зная, почему.

***

С каким бы усердием мы с Натой ни пытались найти признаки зарождающейся любви между Ритой и Славой, сделать это выходило разве что в собственном воображении. Я не могла даже с натяжкой назвать себя экспертом по отношениям между мужчиной и женщиной, но даже тех скромных познаний, почерпнутых из наблюдения за знакомыми парами, просмотра фильмов и чтения книг (не самые достоверные источники, скажу я вам), оказалось вполне достаточно, чтобы заметить, что всё их взаимодействие друг с другом было лишено романтического подтекста. Даже в нашем с Анохиной общении чаще пролетали искры.

Вся эта ситуация выбивала нас из колеи и очень расстраивала, потому что мы искренне желали Марго счастья, а Слава… Ну, откровенно говоря, после двух недель периодического общения с ним мы готовы были смело подписаться под всеми когда-либо услышанными о нём восторженными эпитетами, а ещё накидать сверху с десяток комплиментов из собственных наблюдений. Чанухин с первого взгляда казался редкостным нахалом, но это почему-то совсем не раздражало, наоборот, необъяснимо очаровывало, как и балансирующие на грани приличия шутки, в меру используемый сарказм и привычка манерно растягивать гласные в словах. Он стал первым человеком, в характере которого минусы так органично сливались с плюсами, что в какой-то момент становилось невозможно разделить их.

Мы знали его как общительного простого парня, чуткого и способного быстро сообразить, когда лучше промолчать, а когда — сказать слова поддержки или пошутить, разряжая накалившуюся обстановку, но у него выходило в два счёта переключиться на самоуверенного, насмешливого, едкого задиру, каким Слава вдруг становился, стоило кому-то задеть близких ему людей. Даже боевая Наташа могла только хлопать глазами и открыв рот смотреть за тем, как быстро и беспощадно он поставил на место одного из одноклассников Риты, не вовремя осмелившегося отпустить унизительный комментарий в её адрес.

И чем дольше мы знали Чанухина, тем чаще я думала, как они могут быть друзьями с постоянно угрюмым, высокомерным, заносчивым, лишённым всякого такта и моральных принципов Ивановым. И хоть мне ни разу не довелось вживую оценить их общение, ведь как только Слава направлялся в нашу сторону, его друг буквально растворялся в воздухе (за что я на самом деле была ему благодарна, ведь в противном случае уходить из неприятного общества Максима приходилось бы мне самой), Ритка уверяла, будто они полностью на одной волне, совсем как братья-близнецы, в чём у меня лично оставались огромные сомнения.

Последние три дня до каникул прошли относительно легко, хотя на душе до сих пор было неспокойно. Не знаю, чем руководствовался этот напыщенный индюк Иванов, но он неожиданно перестал где-то скрываться и теперь с раздражающей частотой попадался на глаза, при этом всем своим видом игнорируя моё существование и не произнося ни слова, пока вокруг нас были люди. А я всё равно каждый раз напрягалась, с ужасом представляя возможность вынести очередной поток изливаемой им желчи при десятке свидетелей, поэтому готова была прыгать от счастья, когда он наконец снова оказывался на безопасном расстоянии.

Зато Дима, к огромному удивлению и лёгкой настороженности всей нашей компании, стал подозрительно любезен и внимателен, начал здороваться со мной первым и в последний учебный день даже пропустил нас с Колесовой перед собой в очереди в столовой, чем ввёл в состояние ступора на оставшиеся три урока. И если первые пятнадцать минут после каждого мимолётного контакта с ним я витала в облаках, порхала над землёй и ощущала неописуемое счастье, как и положено нормальной влюблённой девушке, то потом радость произошедшего отступала под настойчивым чувством тревоги, без устали твердящей, что это неправильно, слишком похоже на сказку или жестокий розыгрыш.