Три кинокомедии

Двенадцать тысяч! А может и пятнадцать. Уж, во всяком случае, больше десяти. Мы назначили просмотр на субботу, в этот день студия выходная, боялись, что дети пролезут в какие-нибудь плохо законопаченные щели павильонов. За пределами студии есть большая, отгороженная зеленью от улицы площадка для стоянки машин. Там мы и решили развернуться. Отпечатали приглашение на повторный просмотр и предполагали быстро и деловито раздать их всем, кто хоть как-то заинтересует нас. Впятером мы думали справиться за час-два.

За час до указанного времени площадь у Киевского вокзала — там происходит пересадка на автобусы, идущие к студии, — была забита девочками. Они стояли в длинных очередях, возбужденно бегали через дорогу.

К студии я подъехал с бьющимся сердцем. Вдоль здания тянулась очередь тысячи в две-три. Охранники из проходной сказали, что первые дети появились еще до девяти утра. А просмотр был назначен с трех до пяти — после окончания занятий первой смены. Но есть дети и из второй смены. Они и бомбардировали проходную с утра, требуя, чтобы их взяли в кино до часу дня. Ассистенты начали отбор. По очередь вырастала гораздо быстрее, чем продвигалась.

И все прибывали и прибывали новые. И уже кто-то потерял туфельку. А кому-то порвали платьице.

Выход был один — немедленно прекратить просмотр. Но как? Нельзя ведь допустить, чтобы у детей было ощущение, что их обманули.

Мы разделили первую треть очереди на пять групп, по пятьсот-шестьсот человек каждая, и повели эти группы в разные стороны, благо район у студии пустынный. Пройдя две троллейбусные остановки, я останавливаю свою группу, быстро раздаю несколько приглашений и умоляю девочек ехать домой. Вы думаете, они меня слушают? Круг сужается. Я оказываюсь в толпе.

— Дядя, дайте мне билетик!

— Дядя, почему меня не выбрали?

— Дяденька, я приехала из Тулы..,

— Откуда?!

— Из Тулы. Я буду жить у крестного, у них и школа рядом.

Только бы никто не попал под машину. Только бы никто не сломал ручку, ножку. Только бы не плакала эта девочка. Она прижалась к дереву и плакала навзрыд, пока я утешал ее и записывал фамилию и адрес, вокруг меня образовалась толпа девочек и потребовала, чтобы я их всех тоже записал. И уже я слышу, как во все стороны от меня разносятся крики:

— Вот тот, в очках, записывает всех, кто плачет!

И орава девчонок, с хохотом изображающих рыдания: «А-а-а! А-а-а!» — наседает на меня, выкрикивая свои фамилии. Они возбуждены, им весело.

В девятом часу при зажженных фонарях мы посадили в автобус последнего человека.