Три кинокомедии

— Как я могу ему помочь? — отвечала женщина. — Он делает это как будто мне назло. Если бы ты видел, как он опустился! Он держится, ты знаешь, он умеет держаться, но я вижу — он распадается на глазах. Паша, он опять пьет!.. Хотела его успокоить, хоть немного прибрать в комнате, а он меня обругал. Я разнервничалась, начался никому не нужный разговор...

— И Гене неприятно, — еще тише сказал Павел Васильевич. — О Гене надо думать.

— Я понимаю, я все понимаю!..

Гена и Таня стояли молча, не глядя друг на друга.

— Я пойду, — сказала Таня.

— Да, верно, уже поздно, — согласился Гена.

Но не успела она надеть пальто, как в прихожую вышел Павел Васильевич и сказал:

— Это что такое! А ну-ка сейчас же раздеваться!

— Я лучше в другой раз зайду, — пообещала Таня.

— Все уже на столе. Ну-ка!..

И все сели к столу и стали молча есть.

— Очень вкусный суп, — сказала Таня.

Гена ждал ее на бульваре.

— Здравствуй! — сказала Таня.

— Здорово.

— Слушай, ты не поможешь мне? Здесь одного излупить надо. Не бойся, у нас в классе все мальчишки коротышки. Вот он. Ты его подзови и валяй, а я пока спрячусь, ладно?

Она отошла и спряталась в телефонную будку. Отсюда ей было все видно.

Вот она увидела приближающегося Бардукова. Он шел вихляясь. На боку его болталась сумка,

— Эй! — позвал его Гена.

Бардуков остановился.

— Поди-ка сюда!

— Ну чего? — спросил Бардуков, не подходя.

— Иди, не бойся.

— А чего мне бояться? — не двигаясь, сказал Бардуков.

Гена оглядел его с головы до ног.

— Ого, да он кулаки сжимает!

— Я не сжимаю, — сказал Бардуков, распрямляя ладони.

— Ну подойди тогда, чего же ты струсил?

— А чего мне трусить? — стоял на своем Бардуков. Он морщил лоб и смотрел обиженно, с видом покладистого человека, которого оклеветали или с кем-то спутали.

Гена шагнул к нему, и Бардуков отступил назад, наткнувшись на прохожего. Он испугался и даже не собирался защищаться. Гена усомнился вдруг, тот ли это, и оглянулся на Таню.

Таня из будки махнула ему рукой — мол, тот, лупи!

— Дядя, чего он ко мне пристает! Чего он! — пронзительно взвыл Бардуков.

— Иди-иди, — сказал прохожий Гене. — Не приставай.

И пошел дальше, бросив Бардукова на произвол судьбы.

Таня увидела из будки, как Бардуков побежал, а за ним побежал Гена, но она не слышала, как Гена, догнав Бардукова, крикнул ему:

— Беги, дурак!

И Бардуков побежал дальше, и Гена не стал его преследовать.

— Ну что же ты? — с досадой спросила Таня, подходя к нему.

— Да ладно, я его хоть напугал. На первый раз довольно.

Но она побежала по улице, свернула в ворота дома, где жил Бардуков, и крикнула:

— Толя!

Он остановился.

— Ну что тебе?

— Иди сюда, не бойся, — тоненьким голоском сказала Таня и улыбнулась.

Но как только Бардуков подошел, она подняла портфель и стала бить его куда попало.

— Вот тебе, вот тебе влюбилась! Вот тебе, вот тебе!..

Вечером Таня и Гена стояли в ожидании Павла Васильевича у служебного входа. Спектакль был окончен, из зала выходили зрители.

У людей после концерта странные лица: более оживленные, чем обычно, или более сосредоточенные, чем обычно, у кого как. Поэтому Таня и Гена смотрели на них и не сразу заметили, что из подъезда уже выбежал раздетый Павел Васильевич. Подняв воротник пиджака, он огляделся и помахал им рукой.

— Простудишься, — сказал Гена, протолкавшись к нему.

Павел Васильевич сдержанно воскликнул:

— Молитесь на меня!

И повел их за собой по улице.

Они поднимались по лестнице, пробиваясь через поток людей, выходивших из концертного зала. Павел Васильевич остановился. Таня и Гена тоже остановились у входа в высокую комнату с блестящей люстрой, свисавшей с потолка.

Здесь было много народу: музыканты с футлярами, несколько нарядно одетых женщин. Некоторые уходили, некоторые разговаривали.

— Считайте, что вам повезло, — тихо сказал Павел Васильевич, настороженно и внимательно поглядывая в угол комнаты. — Я нашел вам пионера. Это скрипач, которого знает все цивилизованное человечество.

Гена оглянулся.

— Где он?

— Не могу же я тебе пальцем показывать! Как только он освободится, я вас подведу. Только помните: вежливо и быстро.

Таня увидела немолодого человека с черным футляром в руке. Перед ним стояла взволнованная девушка, она вертела на пальце номерок от пальто, прятала его и снова начинала вертеть.

— Вам, наверно, все это говорят, вам уже надоело слушать, но я все же решилась подойти и сказать. Если бы вы знали, что для нас значит это искусство! Я уже не говорю о себе, для всех, кто любит музыку...

Музыканту было жалко ее и в то же время неловко слушать такие слова.

— Вы ставите меня в трудное положение, — сказал он девушке. — Когда говорят такие вещи, я не знаю, что отвечать. И вообще что делать: скромно улыбаться, что, мол, да, я гений?..

Музыкант тронул ее за локоть, и они пошли к выходу. Тут-то и появился перед ними Павел Васильевич с двумя детскими пальто в руках.

— Сергей Петрович!

— А, Паша! Ну как? — сказал музыкант, имея в виду свое исполнение.

— У меня все прекрасно, — не понял его Павел Васильевич. — Тут дело совершенно особого свойства. Познакомься, мой сын. А это его приятельница.