Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

Он положил на стойку стофранковый билет и встал с табурета, так ничего и не решив. Четверть часа спустя он подъезжал к своему дому. На тротуаре, у подъезда, толпились не меньше двадцати человек, среди которых легко было узнать фоторепортеров с аппаратами через плечо.

Он чуть было не нажал на педаль акселератора, но передумал. Зачем? Он затормозил, и в ту же минуту его ослепили вспышки магния. Репортеры бросились к машине, он открыл дверцу и вышел, стараясь по возможности сохранять достоинство.

— Минутку, Ален…

— Валяйте, ребята…

Он дал себя сфотографировать сначала у распахнутой дверцы на краю тротуара, потом — закуривая сигарету. В руках у репортеров были блокноты.

— Скажите, месье Пуато…

Новичок. Еще не знает, что все зовут его запросто Аленом.

— Послушайте, братцы, по-моему, здесь сыровато? А? Почему бы вам не подняться ко мне?

Нужно было знать Алена, как знала его Мур-Мур, чтобы заметить, насколько необычно звучал его голос. Нет, в нем не слышалось подавленности, как на набережной Орфевр. Наоборот, теперь в нем напряженно звенели металлические нотки.

— Входите же… Все входите…

Восемь человек втиснулись в лифт, остальные устремились вверх по лестнице. На площадке перед входной дверью произошла заминка: Ален хлопал по карманам, пытаясь найти ключ. В конце концов он обнаружил его в кармане, куда никогда не клал.

— Выпьете? — спросил он, направляясь к бару и бросив на ходу пальто в кресло.

Фоторепортеры после мгновенного колебания решились все же не упускать эффектный кадр. Ален и глазом не моргнул, когда щелкнули аппараты.

— Всем виски?

Только один попросил фруктового сока. Мокрые ноги оставляли темные следы на бледно-голубом ковре, покрывавшем пол. Высокий костлявый парень в мокром дождевике уселся в кресло, обитое белым атласом.

Зазвонил телефон. Ален медленно подошел и снял трубку. В другой руке у него был стакан, и перед тем как ответить, он отпил половину.

— Да, я… Конечно, дома, раз отвечаю… Узнал ли я тебя? Разумеется, узнал… Надеюсь, тебя не шокирует, что я продолжаю говорить тебе «ты».

И, повернувшись к журналистам, пояснил:

— Это мой зять… Муж…

Затем в трубку:

— Ты ко мне приезжал?.. Когда?.. А, так мы разминулись… Я отвозил белье Мур-Мур… Не понимаю, как мы не встретились в сыскной полиции. Ты был в одном кабинете, я в другом… Что, что?.. Я шучу?.. Ну, знаешь ли… Мне очень жаль, что я вынужден повторить это тебе в такую минуту, но ты всегда был, есть и будешь образцовым кретином. Будь спокоен, я потрясен не меньше твоего, если не больше… Потрясен не то слово… Раздавлен… Что?.. Что спрашивали? Спрашивали, конечно, известно ли мне что-нибудь о мотивах… Ответил, что ничего… Нет, это правда… А ты что-нибудь знаешь?.. Подозреваешь, может быть?

Репортеры на ходу делали записи, щелкали затворы фотокамер, комната стала наполняться запахом виски.

— Наливайте себе, кролики, наливайте…

— Что ты там говоришь? — встревоженно спросил Бланше. — Разве ты не один?

— Нас здесь… Подожди, я посчитаю… Вместе со мной девятнадцать человек… Нет, нет, не волнуйся, это не оргия… Восемь фоторепортеров… Остальные — журналисты….. Только что вошла молодая дама, тоже журналистка… Налей себе сама, крольчишка.

— Сколько они у тебя еще пробудут?

— Могу у них спросить, если хочешь. Сколько времени вы собираетесь здесь пробыть, ребята?

Затем в трубку:

— Говорят, что около получаса… Хотят задать мне несколько вопросов…

— Что ты им скажешь?

— А ты?

— Я их уже выставил за дверь.

— Ну и зря!

— А я ведь хотел с тобой поговорить.

— Поздно уже.

— Ты не смог бы потом ко мне заехать?

— Боюсь, что буду не в состоянии вести машину.

— Ты пил?

— Как всегда!

— Тебе не кажется, что в подобную минуту…

— Именно в такую минуту и полезно отвлечься.

— Тогда я сам к тебе заеду.

— Домой? Сегодня?

— Нам необходимо поговорить.

— Необходимо? Для кого?

— Для нас всех.

— Особенно для тебя, конечно?

— Я буду через час. Постарайся хоть теперь не распускаться. Неужели у тебя нет ни капли выдержки и достоинства?

— К чему мне это? У тебя хватит на нас обоих.

Хоть бы нотка живого чувства в голосе. Ну и тип! И ни слова об Адриене, которую сейчас, вероятно, потрошат в институте судебной медицины. Или о Мур-Мур — будто ее и не было.

— Итак, крольчишки… после того, что вы слышали, мне вам, собственно, нечего добавить… Я приехал домой, чтобы переодеться и отправиться ужинать с друзьями… Я рассчитывал застать дома жену… В парадном меня поджидал инспектор полиции…

— Значит, это он сообщил вам о том, что случилось? Он вам здесь сказал?

— Нет… Он приехал выяснить, есть ли у меня пистолет… Я ответил, что есть… стал искать в ящике, но не нашел. Тогда он отвез меня к своему шефу на набережную Орфевр…

— К комиссару Руманю?

— Да, к нему.

— Сколько времени длился допрос?

— Около часа… Точно не скажу…

— Ваше первое чувство, когда вам сообщили, что ваша жена убила свою сестру?

— Я был ошеломлен… Ничего не понимал…

— Какие отношения существовали между сестрами?

— Хорошие. Это естественно…

— Вы полагаете, что это убийство из ревности?

— При убийстве из ревности обычно фигурирует третье лицо.

— Вы правы…