Три комнаты на Манхэттене. Стриптиз. Тюрьма. Ноябрь

Франсина была права: Селита всегда была комедианткой, не только с другими, но и сама с собой. А может быть, она испытывала потребность играть разные роли потому, что не могла перенести жизнь такой, какой она была в действительности.

Никто не подозревал, что танцовщица приняла важное решение. И то, что происходило сейчас в доме № 57 на бульваре Карно, затем торжественное отпевание с органом и ладаном в плохо освещенной церкви, похоронная процессия, пересекающая город, — все это было лишь прологом к развязке, которую втайне от всех задумала Селита, полагая, что возможна только эта развязка, и никакая другая.

Догадывалась ли мадам Флоранс, что ее послание придет слишком поздно? Селита держала себя в руках так долго, как могла. Когда она давала пощечину Леону на улице в присутствии Эмиля, тогда еще положение можно было спасти. Теперь уже это невозможно.

Он не должен был произносить некоторые слова. За дверь он ее не выставил, но в этом проявилось его презрение в самой невыносимой для нее форме, ибо если он не давал себе труда гнать ее прочь, то только потому, что убежден: она в конце концов уйдет сама. Впрочем, кто знает? Может, он ничего не имел против того, чтобы она, оставаясь пока в «Монико», полюбовалась всласть своим поражением.

Леону, несомненно, когда-нибудь наскучит Мадо, во что, казалось, верила Флоранс, или же, как считал Людо, Мадо сама покинет его, чтобы подняться выше при первой же возможности. Но до того пройдет несколько месяцев, в лучшем случае несколько недель, и какова бы ни была развязка, Леон только еще сильнее возненавидит Селиту.

На него она злилась больше всего из-за того, что ей зря пришлось унижаться, чтобы привязать его к себе, а он презирал ее за это, не замечая, что Мадо вела с ним гораздо более отвратительную игру.

Отомстить Селита решила именно Мадо, ибо была убеждена, что это будет лучшим способом причинить ему боль, заставить его долго страдать. Этим она вынудит Леона сохранить о себе воспоминания на всю жизнь.

Селита знала, что, если она расскажет о том, что собирается совершить, никто не сочтет ее способной на это, даже Мари-Лу, которая живет с ней вместе.

Вот уже в течение трех дней она приводила себя в крайне возбужденное состояние, и делала это, можно сказать, вполне сознательно, не теряя хладнокровия. Не все представлялось ей исключительно в черном свете в том будущем, которое она себе готовила. Она еще оставалась способной мысленно производить расчеты, даже довольно циничные.

Как только Мадо Ле Руа умрет, Селиту, конечно, отправят в тюрьму. И это будет облегчением для нее, она наконец успокоится, оказавшись одна в четырех стенах, и ей ни о чем не нужно будет думать. В то же время она предвидела также и другие последствия своего поступка — комментарии в газетах, потрясение среди персонала «Монико», — но больше всего ее интересовало то, как на это будет реагировать Леон.

Но поймет ли он наконец, что инцидент, который имел место в последнее Рождество, вовсе не был дурной комедией?

Ее не приговорят к смертной казни, потому что если и существует убийство из ревности, за которое смягчают наказание, то это как раз тот случай. Если ее и не оправдают — Селита, впрочем, и не стремится к этому, — она получит более или менее длительный срок, допустим пять лет. И кто знает, может быть, когда она окажется в тюрьме, Леон вернется к ней.

Если и случалось Селите посмеиваться про себя, то только когда она думала о том, что скоро исполнит последнюю волю хозяйки, но так, как той и не могло никогда прийти в голову.

Практическую часть задуманного Селита готовила и течение двух дней. Она знала, что не могла без необходимых формальностей, совершенно непреодолимых для нее, зайти в оружейный магазин и купить там револьвер. Попросить же револьвер ей было не у кого. Но она знала все же, где можно его найти: в самом «Монико», в одном их ящиков кассы, куда положил его Леон, когда осенью два заведения на Лазурном берегу подверглись вооруженному ограблению.

Кабаре было закрыто. Временно вынули из стеклянной витрины фотографии обнаженных женщин, и на карточке с траурной рамкой было написано: «Закрыто по случаю кончины».

Она звонила туда несколько раз. С тех пор как хозяин перестал приходить регулярно в дневное время, он передал ключ Эмилю, который впускал уборщиц и поставщиков.

Полтора дня никто не отвечал на ее звонки. А адрес Эмиля в Канне ей был неизвестен. Не видела она его больше и на набережной Круазетт, где искала его; видимо, он временно прекратил распространять проспекты.

На второй день она тоже звонила несколько раз, последний — в четыре часа. В шесть она решила сходить на всякий случай туда сама. Дверь оказалась незапертой, она толкнула ее и чуть было не сбила с ног Эмиля, который, наклонившись, собирал на полу почту, которую почтальон опустил в щель.

— Это вы! — с изумлением произнес он, выпрямляясь.

— Я пришла взять кое-какие вещи, которые мне нужны.

— Вам повезло, что хозяин как раз в это время послал меня взять почту. Я пришел за минуту до вас.