Кристина очнулась от того, что совсем близко от нее кто-то кому-то громко вычитывал. То есть один персонаж ругал другого, который старательно оправдывался. Открыв глаза, она осознала, что лежит в небольшой каморке 3 на 2 метра с белыми стенами, на нешироком топчане, покрытая тонким одеялом. И что голоса доносятся откуда-то из-за плохо закрытой двери, потому что конкретно рядом в самой комнате никого нет.
Кристина захотела приподняться, но голова была такой тяжелой, что попытка не удалась. Появилась идея застонать, чтобы привлечь к себе внимание, но содержание перебранки между двумя мужскими голосами показалось ей столь насыщенно-информативным, что желание привлекать внимание сменилось на свою противоположность - будь ее воля, она бы, пожалуй, предпочла, чтобы ругающаяся компания отгребла бы от двери подальше, чтобы она, Кристина, имела бы шанс выкарабкаться отсюда на вольную волю и уползти восвояси.
- Говоришь, у тебя с ней еще ничего не было? А почему? Заказчик уже интересуется товаром, нам надо ее подготовить.
- Не знаю, страшно мне чего-то. Словно нашептывает мне кто-то: "Не трогай! Замараешься - не отмоешься."
- Это ты-то боишься замараться?
- А то? Не успели мы ее сюда привезти, как сразу же мусарня зашевелилась. Начали хватать всех подряд, и экстрасенса в камеру подсадили, чтобы разнюхать мог, где эта девка.
- Какого еще экстрасенса?
- Который мысли читает. Я насилу от него закрыться сумел. Смотрит в глаза, а у самого зенки черные, непроницаемые.
- Ну так давай прикончим ее, а труп утилизируем.
- Нельзя. Через ее труп тот экстрасенс на нас выйдет, точно!
- Врешь ты все! Не бывает никаких экстрасенсов!
- Бывает! А если ты такой уверенный, возьми и сам к ней иди, и обрабатывай ее на предмет доступности. Или убивай. Но только не при мне. Чтобы отпечаток ее ауры ко мне не прилип.
- Ну а ты? Тоже мусоров испугался?
- Мусоров не боюсь, а девки этой боюсь, - отвечал третий голос.
- Заклятье на ней лежит. Таких как она у нас называют "невеста Шайтана". Ты готов с Шайтаном потягаться? - снова сказал второй голос.
- У нас в селе, откуда я родом, - это опять был третий, - лет двести тому назад барин приказал священную рощу вырубить. Все жители отказались, кроме одного мужика, который вот также как и ты, ни во что не верил. Три сына у него было. Все четверо сгинули наглой смертью. Одного сына пришибло последним деревом упавшим, второй в болоте утонул, а третий зимой замерз возле ворот дома. А самого его волки загрызли - прямо в избу влезли незнамо как. Не тронули только младенца в люльке да бабу его, которая отговаривала его деревья крушить.
- А барин? Который приказ отдавал? С ним ничего не стряслось?
- А барина парализовало, чуть только он хотел деревья вывезти. Не попользовался даже... Девка эта Стаса Бойкова отродье, которому духи пригляд пообещали и месть всем, кто его тронет. Избавляться от нее надо, и поскорее.
- Как именно рекомендуешь избавляться? Убить здесь нельзя, отпустить тоже. Она в лицо тебя запомнила - это уж как пить дать.
- Увезти можно. Подальше. И продать. Пусть другие делают с ней что хотят, а наши руки останутся чистыми.
- Чистыми? Ха!
- А чо? Мы никого не убиваем, мы только отвозили-привозили. Чо с девками дальше было мы не знаем. И с этой никогда не узнаем. Я надеюсь... - снова прозвучал второй голос.
Дальше Кристина уже ничего не слышала. Ужас окончательно парализовал ее, и она махом поняла, что чувствовала прикованная к скале Андромеда в ожидании морского чудовища. Вот только Персея рядом не было, чтобы ее спасти. Глупую, неразумную. Вот значит как - нельзя с ней, потому что ее папочка когда-то дал клятву посвятить своих детей разным там духам.
И слезы бессильной ярости заструились у нее из глаз, щедро орошая поролоновую подушку.
"Ничего, - подумала она с ненавистью. - Я вернусь домой, обожаемый папулечка, и отомщу тебе за все. И за твои договоры, и за муштру, которой ты изводил меня в детстве. И за Руслана, с которым ты мне запрещал встречаться."
Вспомнив о Руслане, Кристина заплакала еще горше.
"Русланчик! Милый ты мой, ненаглядный! Ты еще поймешь, как сильно я тебя люблю! Я никого-никого на тебя не променяю. Мы сбежим с тобой! ... в Америку... Или в Канаду."
И с этими праведными мыслями Кристина снова отключилась.
Очнулась она оттого, что ей принесли еду, и она вспомнила: такое уже происходило. Затем ее сводили в туалет на оправку, и память снова услужливо подсунула ей очередное воспоминание, что подобный эпизод за прошедшие сутки был не первым.
- Сколько я здесь нахожусь? - поинтересовалась она скорее для проформы, чем с искренним любопытством у своего тюремщика: странного мужичонки неопределенного возраста, лупоглазого, лысоватого и достаточно некрасивого, чтобы даже мысль о его прикосновениях вызывала в ней дрожь. Но подслушанный разговор поддерживал в ней уверенность, что наглеть тот не станет, и это успокаивало.
- Трое суток, - отвечал мужичонка, забавно сверкнув глазами и улыбнулся скорее озабоченно, чем из желания сказать нечто приятное.