Три короба правды, или Дочь уксусника

Пожарные тройки Александровского пожарного резерва и Охтенской пожарной команды прибыли к пылавшему зданию Полюстровского участка практически одновременно. На снегу горою лежали наспех вытащенные пожитки, около них стоял часовой. То и дело в догорающем участке потрескивали револьверные патроны, но уже не так часто, как прежде. Обескураженные городовые гуртом стояли в стороне, окруженные со всех сторон вооруженными солдатами.

Отдав распоряжения пожарным, Резванов соскочил с саней и побежал к группе людей, среди которых он различил пристава Сеньчукова в валенках и накинутой на плечи медвежьей шкуре. Рядом стояла его жена, тоже в валенках на босу ногу и замотанная с ног до головы в одеяло. Дочка пристава сидела на тюке, испуганно сжавшись, и теребила за косу фарфоровую куклу.

— Все живы? — спросил Резванов, подбежав к ним. — Давай, Иван, несите вещи в сани, живо поедем ко мне. А городовые в новое здание сами все перенесут.

— Не разговаривать с арестованными! — прикрикнул на него часовой и выставил штык.

— Как арестованные?! Иван, что произошло?

— Не разговаривать! — оттеснил Резванова часовой. — Отойди, стрелять буду!

— Что там у тебя, Кукушкин? — окликнул его Алексиано, вытягивавший с солдатами из развалин сарая полуобгоревшего, но нестерпимо ароматно пахнувшего свина. — Эх, хлеба надо было взять да соли на патронные санки!

— Господин брандмейстер с арестованными разговаривать хочут, — ответил часовой.

— Это они зря, я бы на их месте подальше держался, — ответил Алексиано.

— Их велено в Охранное отделение доставить для допроса. Сейчас из полка за ними сани с конвоем прибудут.

Алексиано с солдатами поволокли свина к куче вещей, в которой Попенгут ковырялся ножнами шашки в надежде найти себе чего-нибудь ценное.

— Эх, Иван Александрович его к Пасхе выкармливал… — с сожалением покачал головой при виде свина помощник пристава, сидевший тут же рядом с телеграфным аппаратом Морзе.

— Военный трофей, тут уж ничего не попишешь, — весело сказал Алексиано.

— Погодите, а это что такое? — вдруг удивился Попенгут, вынимая из кучи вещей брошюрку и становясь к пламени пожара таким образом, чтобы оно освещало титульный лист.

— Это наш пристав только что из типографии Корнатовского получил тираж своего сочинения.

— «Исторические данные о полюстровских минеральных источниках, собранные И. А. Сеньчуковым», — вслух прочитал Попенгут. — Да тут их целый воз! Алексиано, на сколько, по-твоему, потянут эти книжицы?

— Лет на пять ссылки.

— По весу.

— Пуда на два.

— Ну-ка, вставайте, господин помощник пристава, садитесь к телеграфу. Вы с кем отсюда можете связаться? Прекрасно! Тогда немедленно отправляйте в градоначальство депешу, чтобы доложили генералу Черевину: пристав Полюстровского участка арестован, взят транспорт нелегальной литературы — 2 пуда брошюр, сочиненных арестованным господином Сеньчуковым. Ожидаю дальнейших распоряжений. Подпись: капитан Попенгут.

— Да какая же то нелегальная литература! — запротестовал помощник пристава, но Попенгут направил на него револьвер.

Помощник пристава подключил аппарат к батарее и взялся за ключ. Пять минут прошло в напряженном ожидании. Наконец аппарат ожил и застучал, оставляя на ленте чернильные следы.

— Это что же, уже нам пишут или все еще мы пишем? — спросил удивленный капитан.

— Вам пишут, — сказал помощник пристава, вставая. — «Капитану Попенгуту немедленно взять Баварию. Приставшу Сеньчукову доставить Черевину.» Подпись: «Александр».

Капитан выпрямился и набрал в грудь обжигающего морозного воздуха.

— Алексиано! — гаркнул он. — Ко мне! Государь император повелел нашей роте взять Баварию! Отвести арестованных в новое здание участка и запереть там, оставив двух часовых и прапорщика Перепечу — ему через месяц в отставку. А госпожу приставшу отвезите в город, как велено. Людей построить в походном порядке. Через двадцать минут выступаем.

— А свин?

— Бросьте его здесь. У баварцев свиньи еще лучше. Там, говорят, такое пиво — не нашему чета.

Приказание, которое в другое время повергло бы всех в изумление и оторопь, после штурма полицейского участка никому удивительным не показалось. Городовые и пристав с семейством и прислугой были отведены в новый дом и заперты в нем, а новочеркассцы выстроились вдоль санного следа, проложенного вдоль Большой Охтинской дороги к Неве.

Пока взводные командиры строили солдат, Попенгут подобрал валявшийся на снегу глобус и, встав в величественной позе, отряхнул с него снег. Освещенный мерцанием догорающего участка, он чувствовал себя Суворовым, собирающимся совершить победный бросок… но куда же? Ага, вот — на Мюнхен!

— Люди построены! — сообщил подбежавший Алексиано. — Куда идем?

— На Баварию! — Попенгут ткнул большим пальцем в глобус.

— Пешком, что ли?

— Полагаю, на вокзале должен стоять эшелон.

— Может, Лизарху стоит доложиться?

— Не стоит. У меня именное повеление от Государя. — Попенгут бросил глобус и гордо зашагал к выстроенной роте.

Алексиано со вздохом пнул румяного свина, оторвал от телеграфного аппарата ленту и побежал следом.

***