Три короба правды, или Дочь уксусника

Он взял в кабинете у Кобелевского две большие стеклянные банки с черными пиявками и направился в сортир. Там он вылил содержимое в клозетную чашку и спустил воду. Когда он вернулся, Луиза воодушевлено объясняла Фаберовскому:

— Сначала ко мне посватался Вилли, это был мой первый любофь. Но герр Шульц сказал, что Вилли слишком юнг, есть и старший братья. Они сватались по очереди: Мартин, Георг, Арнольд, Фердинанд, Йозеф-Адольф, Генрих, Клаус, Иоганн, Франц, Карл-Густав, Курт и самый старший, Вальтер. Но герр Шульц сказал, что они тоже слишком юнги, и им нельзя жениться, пока они не станут на ноги. Он, герр Шульц, сам женился, еще не фстав на ноги, и теперь едва таскает ноги от такой жизни.

— Герр Шульц, продукция чад и мебели, — сказал поляк, потрясенный списком. — А дочери у него были?

— Конечно. Хороший немецкий отец должен иметь дочери: Амалия, Эльза, Ева, Моника и Розалия. Герр Шульц сказал, что он сам женится на мне, и последние фосемь лет уже сам сватался ко мне.

— Я, Степан, обещал ей выдать ее за этого Шульца замуж, — сообщил Артемий Иванович. — Так что ты тоже в доле. Как, Луиза, готова замуж? А то мы тебя выдадим, а ты не пойдешь? Манерам ты хоть обучена? Плясать умеешь? Кренделя всякие выделывать можешь?

— Умею танцен унд вальсен. А кренделя лучше у Вебера в кондитерской покупать, там будет фкуснее.

— Тогда заводи музыку. У тебя есть какая-нибудь шарманка? У немцев завсегда какая-нибудь шарманка или орган имеется, — пояснил он поляку.

— У меня есть музыкальный шкатулка. Подарок герр Шульц в начале сватовства.

— Надо же, обратно не взял! — воскликнул Артемий Иванович. — Благородная колбаса!

— Герр Шульц очень благородный колбаса, — согласилась Луиза. — Сейчас принесу шкатулка.

Немка ушла и принесла из своей каморки большую деревянную шкатулку с ярко раскрашенной картинкой на крышке. Под крышкой оказался симпатичный домик-шале, из которого тут же выехали две фигурки — толстая девица в пышном платье и мужчина в зеленом камзоле и охотничьей шляпе с пером, которые под веселую тирольскую мелодию закружились в танце, потом вновь заехали в домик, а когда, наконец, опять появились из него, девица поклонилась своему кавалеру и отчетливо сказала: «Данке».

— Какое непотребство! — сказал Артемий Иванович. — Ну-ка, заведи еще разок, я в окошко в домике погляжу. Черт, темно, не видать ничего!

— Пора что-нибудь съесть, а потом пан Артемий спляшет с нашей панночкой, — сказал поляк, разомлевший от водки. — Как замуж ее выдадим, так всем пляскам конец. Знай только детей рожай.

Они отведали кутьи, съели селедку, и Луиза принесла грибной суп и пирожки с грибами, потом рулет с маком, знаменитые веберовские булочки, жареные на конопляном масле сочни, клюквенный кисель — подарок дворничихи, яблоки, орехи и конфеты. Когда есть стало уже невмоготу, Артемий Иванович навалил в вазу из-под фруктов булочек и поставил ее под стол для Полкана.

Луиза напомнила ему об обещании станцевать с ней. Артемий Иванович никогда плясать не умел, но настоянию Фаберовского последовал. Громко топая, он обпрыгал вокруг барышни и свалился в кресло, тяжело дыша.

— Танцен! Танцен! — пыталась взбодрить его Луиза, но он выдержал только еще один круг. Второй раз из кресла он встать уже не смог. Фаберовский оказался более крепок — его хватило аж на три завода музыкальной шкатулки.

Внезапно в дверь требовательно позвонили. Обожравшийся булочек Полкан виновато тявкнул, но тоже встать не смог. Луиза покраснела, и со словами «Ах, Александр Онуфриевич вернулись», бросилась в прихожую открывать.

— Видать, академик околоточного привел, — сказал Артемий Иванович. — Пойду, с лестницы спущу. Что за манеру взяли — праздник православному люду портить! Ты, Луиза, без нас вообще никого в квартиру не пускай, — крикнул он, выходя в коридор, — говори всем, что академик съехал с квартиры на Рождество.

Поляк прислушался. Шума не было. Спустя минуту Артемий Иванович вместе с немкой вернулись и объявили, что это приходил переводчик Игнатий Лабурда от посла снизу, так как «висконт на шум жалуется», был ими приглашен в гости и пошел отпрашиваться. Вернулся переводчик через пару минут. По уверению Лабурды, виконт Феррейра де Абреу был человеком невредным и охотно отпустил толмача к его соотечественникам. Более того, он велел своему камердинеру выдать переводчику на праздник бутылку отменного портвейна, доставленного ему из Лиссабона.