Три королевских слова

Мы шли по булыжной мостовой. На всех перекрестках горели костры, разрезая холодный воздух столбами черного дыма. Немногочисленные горожане, одетые как герои шекспировских пьес, сидели на стульях, табуретках, ящиках вокруг костров, негромко переговаривались, грели руки и смотрели в пламя.

Казалось, они проводят возле костров всю свою жизнь.

Когда мы проходили мимо, один из них вдруг встрепенулся, вскочил и направился к нам, попутно доставая из кармана какой-то предмет. Я было напряглась, но он вытащил какую-то шапку и торопливо нахлобучил ее на голову. Это оказалась шапка шута, шапка арлекина — с длинными тряпичными рогами и с бубенчиками.

Человек приблизился, прыгая и кривляясь, и, несмотря на то что его худое большеглазое лицо все время подергивалось, я поняла, что он молод: может быть, мой ровесник, может, еще моложе.

Шут то сопровождал нас с одной стороны, то перебегал на другую, а потом под звон негромким чистым тенором завел однообразную песню… которая мне очень не понравилась. В этой песне не только мотив был однообразным, но и слова:

— Принц ведет себе невесту, птичку в золотую клетку… Принц ведет себе невесту, птичку в золотую клетку… Принц ведет себе невесту, птичку в золотую клетку…

…Я еле успела броситься на руку Кайлеана, и заряд, который должен был испепелить певца, прошел мимо. На стене, сложенной из грубого тесаного камня, осталось большое пятно копоти.

Шут сел на мостовую и, закрывая голову руками, горько заплакал, а Кайлеан сердито выкрикнул:

— Какого дьявола, Данимира Андреевна?

Я выразительно посмотрела на него и покрутила пальцем у виска. Потом, догадавшись, что меня могут неправильно понять, потыкала в сторону плачущего и снова изобразила тот же жест.

Не знаю, что помогло больше — мои ужимки или чужие рыдания, но Кайлеан остыл быстро, и, хотя ноздри его сердито раздувались, он фыркнул, отвернулся и потащил меня дальше.

Странный шут отстал, а песенка — нет.

Удивительно навязчивая мелодия…

Когда мы проходили сквозь анфиладу залов заброшенного пустынного дворца, из окон которого можно было видеть только желтые барханы, простиравшиеся до горизонта, в воздухе стояло негромкое, но ощутимое не то гудение, не то жужжание. Даже пол здесь был покрыт толстым слоем песка, и мне казалось, что звуки издают сами песчинки. Наверное, от звукового зуда в ушах навязчивая песенка ожила как неубиваемый зомби и принялась колобродить в сознании. Тогда я в сердцах подумала, что лучше бы Кайлеан испепелил певца-дурачка до того, как он открыл рот.

Но тут анфилада закончилась.

Кайлеан налег плечом на тяжелую резную дверь, она отворилась, и жужжание исчезло вместе с песенкой.

Могучий рев ударил в уши.

Мы оказались на широком мокром гранитном выступе посреди грандиозного водопада. Гранит обрывался в пустоту, по обеим сторонам его окружали бурные пенистые воды, неудержимо несущиеся к краю пропасти; берега скрывала завеса водяной пыли, да и существовали ли они?

Кайлеан подвел меня к краю, взмахнул рукой, очертил круг над нашими головами и щелкнул пальцами.

Шум пропал, будто отключили ток, питающий гигантские динамики.

В звенящей тишине Кайлеан сказал:

— Конец пути, Данимира Андреевна. Последний переход. Я сосчитаю до трех, и прыгаем вниз. Если все будет хорошо, окажемся в Эрмитании.

Я, вытянув шею, заглянула в кипящую бездну, потом воззрилась на него с вопросительным выражением: а если все будет плохо?

Кайлеан, как всегда, понял правильно.

— Водяную пыль видите?

Я на всякий случай еще раз огляделась по сторонам и кивнула.

— При неблагоприятном исходе окажемся в том же виде. Пожалуй, ради такого случая… можете говорить, Данимира Андреевна. Вам есть что сказать?

Он с насмешливым любопытством наблюдал за мной.

О да. Мне было что сказать.

Я откашлялась и чуть хриплым от долгого молчания голосом сказала:

— А представляете, Кайлеан Георгиевич, вот возвращаемся мы — и попадаем на Землю, а там, оказывается, прошли тысячелетия, и все давным-давно улетели на Марс или еще куда, и планета вся такая дикая, заросшая, и города разрушены, и дороги… кругом одни беспечные животные, а из людей только мы с вами вдвоем…

Кайлеан Георгиевич, видимо, слишком живо представил себе эту картину, потому что сначала замер, глядя каким-то расфокусированным взглядом, а потом вдруг наклонился и поцеловал меня в губы.

Поцелуй был краток и длился всего на долю секунды дольше, чтобы считаться целомудренным, но мне хватило и этого мгновения: сердце ухнуло вниз, ноги стали ватными, а в голове образовалась пустота.

Эта пустота помешала мне напугаться… хотя стоило бы, и помешала вовремя вспомнить, что можно говорить вслух. Я немо уставилась на Кайлеана.

Кайлеан в ответ пожал плечами. Жест мог бы показаться безразличным, если бы его лицо не излучало поистине мальчишеское удовлетворение.

— Давно хотел узнать… можете не уходить в монастырь, Данимира Андреевна.

Я не смогла ответить — просто не знала, что сказать.

Он взмахнул рукой, щелкнул пальцами, и рев водопада вновь с силой ударил по ушам.