Три королевских слова

— Вы пока курите, не стесняйтесь, — сказала я гостьям, доставая из буфета цветные бокалы и большой серебряный поднос. — А я сейчас. Я быстренько.

На кухне Мартин уже сделал все, о чем его просили. Он стоял, опустив голову и сложив руки на груди, спиной к окну, и лицо его было в тени.

Преодолевая неловкость, я заговорила, постаравшись придать голосу шутливые интонации:

— Не стой здесь. Иди в комнату… тост пока можешь придумать. Цветистый, восточный. Про то, как высоко в небе парил горный орел, внизу бежала горная река, а потом неожиданно подвести к тому, что я умница-красавица и вообще молодец. А я сейчас все подготовлю, бокалы ополосну и приду.

Мартин качнулся, сделал шаг вперед и оказался рядом со мной.

Я вздрогнула: лицо у него было белое как снег, обычно голубые глаза потемнели, и в них сгустилась мутная болотная зелень.

— Данимира… — глухо пробормотал он. — Даня, Данечка…

Никогда раньше Мартин не называл меня так ласково, но вместо радости я ощутила тревогу.

— Ты выглядишь совсем больным… Что с тобой?

Мартин словно не слышал меня.

— Данечка, — снова пробормотал он. — Иди сюда, обними меня… — Его голос был странно жалобным.

— Нам нельзя… — начала было я, — чуть-чуть подожди… — Я хотела рассказать ему, какие надежды мною возлагаются на поездку в Оленегорск.

— Просто обними, — сквозь зубы сказал Мартин. Я посмотрела в больную муть его глаз и сделала, как он велел. Обняла его и положила голову ему на грудь, Мартин стиснул меня так, что мне стало трудно дышать, уткнулся мне в волосы, и мы застыли в этом объятии на долгое время.

Против ожидания, опять никакие бабочки в животе не порхали и вообще ничего такого я не испытывала, хотя в Эрмитаже от близости Мартина у меня подкашивались ноги. Нет, сейчас ощущения были совсем другие: мне просто было хорошо, как будто я обнималась с потерянным некогда другом. Будто я долго брела по ледяной заснеженной равнине, а теперь стою и отогреваюсь у очага. Казалось, что объятия Мартина — единственное надежное место во Вселенной, что мы с ним — единый организм, обладающий общей кровеносной системой, и что разлучить нас невозможно.

Потом он разомкнул руки и быстро отстранил меня, почти оттолкнув.

— Прости меня, — сказал Мартин так, как будто что-то мешало ему говорить. Потом резко втянул воздух через стиснутые зубы, выдохнул и повторил: — Прости.

На пороге он бросил через плечо:

— Не торопись. — И вышел.

Что это было сейчас? Что это за братско-сестринские объятия?

Я рывком распахнула балконную дверь, постояла, разглядывая свой маленький садик — в горшках, как обычно, цвела сорная трава, которую я не стала выпалывать и этой весной.

— Ничего, прорвемся, — сказала я диким цветикам. — Все будет хорошо.

Погруженная в свои мысли, я сполоснула бокалы, вытерла их полотенцем, аккуратно расставила по кругу на подносе. В центр водрузила открытую бутылку шампанского. Достала из холодильника гроздь красно-коричневого винограда, разделила ее и раскидала веточки по подносу в живописном беспорядке. Подумала и переложила по-другому. Добавила синих слив в сиреневой пыльце, лимонно-желтых яблок, отщипнула из букета несколько оранжевых соцветий и пристроила их к фруктам.

Композиция получилась яркой, нарядной и праздничной. Ключевое слово — праздничной. У меня день рожденья, я собираюсь его праздновать. Праздник-праздник. Только сначала придется преодолеть сопротивление Мартина и выпытать, что же с ним такое творится.

Я взяла поднос и понесла его в комнату, втайне надеясь, что сейчас я войду — и все заулыбаются, и похвалят мои дизайнерские поползновения, и мы выпьем шампанского, а потом я поскребу по сусекам, накрою стол и будет хорошо…

На пороге я застыла. Поднос в моих руках дрогнул, и бокалы тоненько прозвенели.

Овальный стол, стоявший прежде посередине, был отодвинут к стене, ковер скатан в трубу и тоже убран в сторону. На освободившемся месте появился начерченный на паркете большой меловой круг. По его внешней окружности горели свечи.

Черные свечи.

По внутренней окружности шли меловые строчки заклинаний, постепенно заворачивающиеся по спирали к центру. Сквозь них просвечивали контуры пятиконечной звезды. Письмена ближе к середине круга были написаны чем-то темным.

Кровью, скорее всего.

Потому что так всегда делают в ритуалах запретной магии, если собираются совершить человеческое жертвоприношение… а если кровавые строчки располагают в центре, то использовать собираются не только тело, но и душу.

Мартин стоял у вершины звезды, ведьмы — по бокам. На меня никто не смотрел. Ведьмы вполголоса бормотали заклинания, Мартин стоял молча, сосредоточенно уставившись в центр круга. С одного его запястья тягуче, как в замедленной съемке, сорвалась, сверкнув рубином, капля крови, и стало понятно, чьей кровью начертаны руны в центре круга.

Значит, ритуал, который они затеяли, будет совершен в пользу Мартина.

Вот, значит, за что я должна его простить.

А за такое прощают?