— Все мы рано или поздно восстаем против собственных создателей, госпожа служанка; такова природа любого разумного существа. На этом принципе, если хотите, прогресс строится. А со страхами вообще интересное дело, ибо они — самая могущественная сила во вселенной!
Улыбаюсь вежливо, ибо после знакомства с тем же Мастером подобные притязания даже звучат глупо. Но, с другой стороны, по-настоящему навредить скархлу не смог даже Тари, что уже говорит о многом. Все же, Незрячий — поразительно могущественный колдун, и страх у него вышел под стать, такой же хитрый, сильный и своенравный. Даже смешно немного: неужто Светоч и правда думал, что сможет эту тварь полноценно контролировать? Впрочем, мне-то от этого лучше, не хуже.
— Зачем вы отдали Акэля?
— Отдал? Полагаю, я сражался за него, как было приказано.
— Бросьте! Вы позволили мне его увидеть, догадываясь, чем это кончится.
— Догадки — не преступление и не доказательство, как любит говорить в сходных ситуациях мой создатель, — смеётся господин директор, и я вдруг понимаю, что он стал намного сильнее с нашей прошлой встречи. Едва ли у него стало настолько больше пациентов, а значит…
— Он боится Акэля, — шепчу потрясенно, — Ты подстроил его побег, чтобы страха стало ещё больше!
— Какие интересные фантазии, прямо клиническая картина, — смеётся, — Не могу подтвердить, что вы правы — не позволено. Скажу лишь, что у вас удивительно светлый ум!
Дома, схоронившись для верности в кладовке и заперевшись письменами неосязаемости и невидимости, рассматриваю дары Мастера. Скрипка дивно хороша даже на мой взгляд: есть что-то в простоте линий её чёрного корпуса, в натянутости струн, будто бы тихо звенящих, в простой скромной надписи на древнем языке, которую можно перевести как "Искусство — это Я". Даже не будучи Пророком, легко предрекаю, что Ноэль будет в восторге от подобного дара.
Вторым подарком была печать — тяжеленная, канцелярская, из тех, что делают на заказ для важных чиновников из всяких там серьёзных ведомств с зубодробительными названиями. Открываю её осторожно, чтобы посмотреть, откуда конкретно эта, и с любопытством наблюдаю, как одно тиснение сменяет другое: секретариат Наместника, контроль, магический контроль… Усмехаюсь, читая на ручке скромненькое "Тщета — это Я". Кажется, для Легиона подарочек! Этот наверняка порадуется, охальник многоголосый.
На третий дар смотрю долго, задумчиво, даже не зная, что чувствовать и думать по этому поводу. Белая полоска ткани, легкая и почти небрежная, тяжестью лежит на ладони. Изнутри подлым ядом змеится надпись: "Истина — это Я". И почему-то я точно знаю, что ровнёхонько такая же повязка украшает лицо Незрячего — получается, уже бывшего. Всплыли в памяти слова Мастера: "То, чего страстно хочет отец, может быть пугающим бременем для его сына". Качаю головой и снова ошеломленно смотрю на повязку. Да не может этого быть, правда ведь? Хотя…
Ох, Акэль. Нам с тобой предстоит очень, очень длинный разговор! Неприятный для нас обоих, но так уж случилось: Предназначение в целом не особенно добро к нам двоим, но куда же мы без него?
Иду по дому, после таких вот несрастух напрочь забыв и про собственную невидимость, и про обязанности — мне нужно поговорить с Ноэль. Нервно хихикаю — может, стоило бы называть её Искусством? И кто тогда у нас я? Отчего-то вместо всяческих пафосных терминов в голову лезет всякая ерунда. Ну правда, кто я? Нелепица? Придурь? С меня бы сталось, пожалуй…
— А уверены ли мы в её лояльности? — хоровой говор Легиона слышу краем уха и замираю, стоя у кабинета Тари. И понимаю ведь, что лучше мне этого не знать, но все равно подхожу поближе, замирая у двери.
— Абсолютно, — узнаю этот ядовитый тон — сколько раз слыхала его во время наших давних споров! — У нас с ней, видишь ли, любовь.
Легион мерзко хихикает.
— Изволь быть милее, хозяин — до тех пор, пока ключик не провернётся в замке. Твоя питомица не столь проста, как можно о ней подумать с первого взгляда.
— Не помню, чтобы я спрашивал твоего совета, — усмехается Тари, — Мы с Ишей были знакомы ещё тогда, когда в этом городе не было ни кирпичика, а над сердцем степей высился наш общий храм. Даже чувствую себя дураком из-за того, что не узнал её сразу: какое обличье ни принимай, остается собой — легкомысленным весенним дождем, восточным ветром, полуночной зарёй. Ею… просто управлять, потому что я легко могу предсказать её порывы.
— Не забывайте, что на кону, хозяин, — шелестят голоса.
— Разумеется. Свобода, — даже отсюда слышу, как горчит слово у него на языке. Ох, милый… Если ты хорошо знаешь меня, отчего думаешь, что мне о тебе ведомо меньше? Ты — хитрость, засуха, полуденный зной, западный ветер. Как бы ни изменила тебя Бездна, неужто думаешь, что я могу не отличить правду ото лжи, не понять, что тобой движет?