Три креста

Комиссия от Минздрава явилась на другой день – вскоре после следователей, которые заглянули в ванную комнату, пять минут пообщались с Прялкиной и ушли, решительно отказавшись от манной каши, кофе и запеканки с творогом.

Состояла комиссия из довольно свирепой пары чиновниц весьма высокого ранга. Об их прибытии главный врач сообщил за сорок минут. Случайно услышав взволнованный разговор уборщиц на эту тему, один больной, которому был прописан строгий постельный режим, что всех осчастливило, кроме его соседей, радостно простонал:

– Слава Николаю-угоднику и Святому Архангелу Михаилу! Есть справедливость на свете, есть! Вот я сообщу комиссии, как больных здесь шикарно кормят и эффективно лечат!

– Танюша, этого мудака вези на рентген, – приказала Прялкина медсестре, – и пусть он там пообедает. На рентген сегодня длинные очереди, я знаю!

Так, несмотря на своё героическое сопротивление, мужественный борец за права больных был перемещён с койки на каталку и увезён на первый этаж, где пробыл почти до самого вечера. А шестой этаж вскоре засиял чистотой и лоском – уборщицы сбились с ног, но в срок уложились. Встретил комиссию Алексей Борисович – шестидесятидвухлетний хирург, который всегда замещал Виктора Васильевича во время его больничных и отпусков. Белая бородка и роговые очки старого врача внушали к нему доверие. Но чиновницы, обойдя палаты, буфет, процедурные, операционные, внутривенку и перевязочную, решительно обратились к нему с вопросом, где Гамаюнов.

– Он у себя, – спокойно сказал Алексей Борисович, – занят делом, не терпящим отлагательства.

Прялкина и Лариса, стоявшие за спиной старика, как телохранители, и Ирина Евгеньевна, суетившаяся то справа то слева, наперебой объяснили, что Гамаюнов говорит с матерью пациентки, которая накануне вечером умерла.

– А! Это та самая, что утопла? – сузила глаз одна из чиновниц.

– Да, она самая.

– А позвольте полюбопытствовать, как такое могло случиться?

– Третья стадия сифилиса, – пожала плечами Прялкина, – до вчерашнего дня она ничего не знала. Естественно, эта новость повергла её в отчаяние.

– Вам ни разу не приходилось слышать о том, что замок в двери ванной комнаты – это грубое нарушение? – впилась взглядом в линзы очков старого врача другая чиновница, – может, вы ещё и в двери палат врежете замки?

– Да я ни врезкой замков, ни демонтажом их, ни отбиранием у больных мыла и верёвок не занимаюсь, – холодно возразил Алексей Борисович, – кипятильник могу изъять, а вот не позволить женщине запереться в ванной – это за гранью моих понятий об этике. Кстати, там замок был такой, что его взломала своей тонюсенькой ручкой хрупкая дама!

И Алексей Борисович указал на Прялкину, возвышавшуюся над ним на семь сантиметров и никаких замков, естественно, не ломавшую. Вытворил он это без злого умысла, но с желанием сложную ситуацию свести к шутке. Шутка не удалась. Поглядев на Прялкину снизу вверх, чиновницы взбеленились ещё сильнее и агрессивно выразили желание пообщаться с заведующим.

– Он занят, – мягко произнесла Ирина Евгеньевна, – мы вас очень просим – пожалуйста, не мешайте ему сейчас!

– Мы как раз затем и пришли, чтобы вам мешать заниматься тем, чем вы занимаетесь на работе кроме работы, – шли напролом чиновницы, – это вы извольте нам не мешать исполнять наши непосредственные обязанности! Где зав отделением?

– Проводи, – вздохнул Алексей Борисович, поглядев на Прялкину. Та немедленно проводила. Её коллеги, тем временем, присоединились к другим врачам, которые в ординаторской пили чай с новой лаборанткой. Она была молода и очаровательна.

Постовые медсёстры сидели, как умные, на постах и что-то писали. Больные также притихли в своих палатах. Они очень уважали Виктора Васильевича и думали лишь о том, как ему в такую ответственную минуту не навредить нечаянным шорохом или словом. Чиновницы, впрочем, не задавали им никаких вопросов, когда входили в палаты. Их интересовала чистота пола и полотенец.

Новую лаборантку звали Оксана. Ей дали самый лучший бокал, сперва его чисто вымыв. Она держала его с необыкновенным изяществом, подгибая пальчики, и с такой же трогательной манерностью отвечала на подковыристые вопросики Александра Петровича, Дмитрия Вадимовича и Сергея Сергеевича. Все трое очень старались, но у Оксаны никак всё не выходила из головы молодая женщина, у которой она брала утром в воскресенье кровь для анализа и которая в понедельник вечером утонула. Юная лаборантка была ещё впечатлительна. «Как могло такое произойти?» – думала она, с трудом заставляя себя поддерживать разговор, – «Ведь она смеялась тогда! Я смеюсь сейчас. Ужасно, ужасно!» Устав смеяться, она взяла да спросила у трёх врачей, как могло такое произойти.

– Укус вампирши смертелен, счастье моё! – объяснил Петрович, подкручивая седые усищи. Оксана вспыхнула.

– Ах, значит я – вампирша? Ну, Александр Петрович, спасибо вам преогромное за такой изысканный комплиментик! Назвать меня упырихой – это галантно!

– Я не сказал – упыриха! – чуть не взлетел Петрович от возмущения, – я сказал – вампирша! Ты что, не чувствуешь разницы?