Три круга Достоевского

Теория Ивана противоречива: начал с осуждения насилия, пришел к его освящению. Иван ведет к крови и разрушению лич­ности, он сеет зло. Теория Зосимы непротиворечива, ведет к бескровию и возвышению личности, ее автор сеет добро.

Учителя спорят о боге. Но все дело в том, что понятие бога у оппонентов разное. Они в начале спора как бы не договори­лись о едином понимании исходных понятий. При несовместимых исходных понятиях им следовало бы разойтись в стороны. Но они спорят.

Фактически Зосима не менее атеист, чем Иван, если понимать бога как понимает его Иван. Иван предъявляет счет богу традиционному, богу-творцу, богу — верховному судье, богу, находящемуся вне нас. Зосима же верит не в такого бога, во всяком случае, не на такого он делает ставку. И если счет за страдания людей Иван предъявляет потустороннему существу, то Зосима предъявляет его себе и другим людям. Бог — наша совесть, по­теря бога — потеря совести. Почему мир несовершенен? Иван склонен спросить об этом у бога и обвинить бога. Зосима спра­шивает у себя и винит себя.

В романе Иван фактически спорит с Ферапонтом, а не с Зосимой. И это выяснилось бы сразу, сведи Достоевский Ивана и Зосиму для прямого спора. С Зосимой у Ивана нет предмета для спора — у них разные исходные понятия. С Ферапонтом Иван просто не стал бы спорить — не та фигура.

Почему так получилось? Может быть, писатель хотел вывес­ти Ивана как полузнайку в религии? Вряд ли — ведь Иван автор легенды. Просто Достоевскому нужно было высказать ряд глу­боких мыслей по весьма важной проблеме. Он и сталкивает ге­роев. Но свести их вместе не может. Потому-то спор заочен.

Конечно, можно было бы дать Ивану зосимовское понимание бога. Но тогда автору не удалось бы показать слабости офи­циальной религии. Одним образом Ферапонта этого не сделаешь. А задача такая была.

В споре Ивана и Зосимы победителя не было. Логикой Иван сильнее. Но не в логике сила Зосимы, в примере. У каждого свои законы. Диалога не получилось. Оппоненты мечут стрелы мимо друг друга. Но они летят туда, куда хотел их направить автор.

Здесь дан спор учителей о природе человека. Каков чело­век — низок или высок, сложен или прост, автономен или ма­рионетка в чьих-то руках? В своем последнем романе Достоев­ский заставляет героев спорить об основах своей философии че­ловека и выводах, из них вытекающих. И это спор внутри са­мого автора, вынашивающего свою философию человека.

В тех основных аспектах, которые я затронул в этой главе, философия выношена. Писатель признает сложность человека, выступает за его личностность, за его деятельность по улучше­нию себя и своего окружения. Но что-то в этой философии автор хотел бы уточнить. Не принимая инквизиторства, автор, однако, не склонен отмахиваться от некоторых его доводов. Ибо в этих доводах обнажены глобальные человеческие проблемы: смысл жизни, гармония и псевдогармония, единение людей и средства его достижения, нравственное лицо инквизиторства, ложь и об­щественное развитие. Фактически те же проблемы поднимает Христос.

В последнем романе Достоевский отчасти абстрагировался от сознательно лживых учителей и рассмотрел проблемы мира в пре­ломлении учителей искренних, но противоположных по сути.

Кто и в чем прав и не прав в этом двухуровневом споре двух учителей? Инквизитор и Иван правы в своем отражении действи­тельности — безличностный человек не редкость. Но их ошибка в том, что этого-то человека они принимают за идеал, считая, что другого человека и быть не может.

Христос, Алеша и Зосима правы в своем идеале — целостная личность. Но они не могут предложить скорого разрешения проб­лем. И порою склонны подменить действительность идеалом.

Прав в этом споре Достоевский, сопоставляющий разных учи­телей и тем самым видящий трезво идеал и действительность, не смешивающий их и не подменяющий одно другим, показывающий, что надо преобразовать действительность до идеала. Безличность до личности.

Помимо учителей Достоевский выводит и учеников. Ученики Христа и инквизитора — это народ. Способный манипулировать губами и углями. Что возможно при любви к идее и к учителю непрочной, внешней, невыношенной. Это же и признак глубоко разлитой в массе безличности. Кто воспитал их такими — Христос или инквизитор? Видимо, инквизитор. Им не хватило личностности Христа, чтобы противостоять инквизиции. И вот одни разжигают костер, а другие жарятся в аду и, получив временную передышку, восклицают: «Прав ты, господи, что так судил» [10, 9, 310]. Пло­хие ученики. Но Достоевский не спешит их осуждать. В подтексте у него постоянный вопрос: а как бы мы сами поступили в этом случае? Но это не значит, что он Принимает платформу безлич­ности. Просто он гуманен.