Три круга Достоевского

Художник поднялся до проблем третьего круга. Это не исклю­чало двух, лежащих ниже. Три круга тесно взаимосвязаны. Ос­нова — чаще всего сюжетика. За нею видны временное и вечное. Например, оценка конкретных литературных явлений перераста­ет в проблему места печатного слова в обществе, а последняя — в проблемы эстетические. Конкретное судебное дело — основа. По кругу первому мы видим справедливость или несправедли­вость конкретного суда по конкретному делу. За этим видна проблема второго круга — судопроизводство как институт обще­ства, его достоинства и недостатки. Далее видна проблема тре­тьего круга — справедливость и несправедливость как юридиче­ские, а еще более как нравственные категории. Конкретный факт — самоубийство. По первому кругу — факт и больше ни­чего. По второму — социальность самоубийства. По третьему — смысл человеческого существования. Проблема денег. По пер­вому кругу — тот или иной герой стремится к ним, и только. По второму — социальная функция денег. По третьему — философ­ская проблема «быть и иметь». Факт широкости конкретного рус­ского человека и узости человека западного перерастает в со­циальное — русский и европейский пути общественного развития, далее в философское — сознательное и бессознательное в чело­веке.

Примеры можно было бы продолжить. Но не нужно. Ибо об этом говорилось во всей работе.

Подъем на более высокий круг означает наполнение старых проблем новым содержанием, появление новых проблем, повы­шение уровня обобщения. Круги связаны и в другом аспекте. Так, проблема целостной и разрушенной личности (третий круг) тесно взаимодействует с проблемой внешней свободы (второй круг).

Связующим звеном всех кругов является человек. В первом круге отражается не сущностное, внешнее в человеке, его быт. Второй круг представляет собой как бы отрицание первого. Че­ловек отрицается социальной общностью. От быта к социально­сти. Рассматриваются условия, оказывающие влияние на «чело­века. Третий круг — своего рода отрицание отрицания. Снова возврат к человеку. Но не к его внешнему, не к его быту, а к его внутреннему, к его сути, к смыслу его существования. Событий­ное отрицается временным, а оно, в свою очередь, вечным. Те­кущее отрицается социальным, социальное — философским. И в результате быт, повседневность смыкаются с вечностью, собы­тийное с философским, конкретика с абстрактикой.

От быта к философии через социальное. Спираль, а не круг? Но спираль прослеживается не всегда. А подгонять творчество Достоевского под категории Гегеля я не намерен. Поэтому не претендую на вывод о триаде Достоевского, а «говорю лишь о кругах.

Шел ли Достоевский в своем творчестве от быта к философии гили наоборот? На поверхности виден первый путь. Но часто ав­тор исходил из идеи, социальной или «философской. Так, Иван, рассказывая легенду о Великом инквизиторе, мало заботится о ее правдоподобии по первому кругу и на слова Алеши, что это есть фантазия, бред, отвечает: пусть так, инквизитору надо выс­казаться. Здесь автор идет от философии. И такой подход, как положительно подтверждают черновые материалы, в большин­стве произведений Достоевского. Иначе обстоит дело в критиче­ских статьях. Здесь автор идет от литературного факта, от конкретики и поднимается до социальных или философских обобще­ний. Совокупность того и другого вариантов — в «Дневнике пи­сателя».

Три взаимосвязанных круга. И каждый предполагает своего читателя. Ибо для восприятия проблем того или иного кру­га важен не только уровень восприятия мира писателя (тот уже свое дело сделал), но и уровень читателя. Что было заложено и есть ли чем это понять.

Каждый видит у Достоевского свое, в зависимости от способ­ности воспринимать разные степени абстракции. Отсюда и частые обвинения одних другими в непонимании Достоевского. Причина проста. Спорящие обладают разным уровнем восприятия мира, находятся в пределах разных кругов, не видят ничего, лежащего за пределами «своего» круга, считая его за предел. В этом при­чина многих наших бесплодных споров о Достоевском. Говорят на разных языках. Только четкое понимание трех кругов в тво­рящем и в воспринимающем творчество способно положить конец бесплодности споров. Все зависит от того, обладает ли читаю­щий Достоевского миросозерцанием, миропониманием или он имеет мировоззрение. Только с вершин мировоззрения можно постичь до глубин мир Достоевского.

Достоевский демократичен. Он пишет для любого человека. Порою, вводя разного рода исповеди, ослабляет проблематику третьего круга. Делается это для того, чтобы дать возможность воспринимать его произведения человеку, способному понять только сюжетику. И исповедь-то Ставрогина, как мне кажется, была написана для этого. Иначе одной категории читателей об­раз непонятен. Но писатель понимает, что это не главный путь для художника-мыслителя. И он вольно или невольно сам растит своего читателя.