Три круга Достоевского

Католическая идея выродилась в социализм и господствует во Франции. Каковы ее перспективы, об этом уже много здесь говорилось.

Протестантская идея. Она — в Германии. Это протест против стремления Рима владеть миром и человеком. Эта идея жива протестом. Своего слова в ней нет. Намертво привязана к като­лицизму. Умрет католицизм, не будет и протестантизма, ибо «вера эта есть протестующая и лишь отрицательная» [1895, 11, 7].

Православная идея — в России. Ее стараются не замечать. Но лишь она способна повлиять на мир решительно. У этой идеи будущее и победа над двумя другими.

Гибельному пути Европы противопоставляется способный к жизни путь России.

Россию пока не знают. Представление о ней примитивное. Видят «в лице России лишь спящее гадкое пьяное существо, про­тянувшееся от Финских хладных скал до пламенной Колхиды, с колоссальным штофом в руках» [1895, 11, 39]. Считают, что все положительное в России занесено с Запада. Меряют Рос­сию «своим аршином», не понимая, что «одна из главнейших наших особенностей именно та, что мы не европейцы, а они и не могут мерить иначе, как на свой аршин» [1895, 9, 11]. Пы­таются подойти к России со своими мерками. Ищут прогресс в материальной области, считая, что там и лежит критерий про­гресса. Достоевский говорит: «Не туда смотрите». Россия — но­ситель нового духа. Не понимают.

И по той еще причине не понимают, что мы сами хотим ка­заться европейцами, и тем затушевываем свою суть, свою само­бытность.

Фактически Россия для Европы загадка. Но сами-то европей­цы считают, что они знают Россию, и нет никакой загадки.

Они познали Россию умом. Но «мы такой народ, что до сих пор ни под какую науку не подходим. Вот почему, господа, вы до сих пор не знаете, что если бы у нас только и было, что одна ваша цивилизация, так для нас это было бы уж слишком жидко и даже обидно. Мы уж это испробовали и теперь знаем все это на опыте» [1895, 9, 15].

Цивилизация — это все для Европы. Для России этого мало. Россия выше цивилизации. Духовно. Нравственно.

Предназначение России — в двух пунктах. Первое — проти­востоять гибельному европейскому пути, спасти сбившуюся Ев­ропу. Спасти или до того, как она зальет себя кровью, или после того. Но спасти. Второе — обновление мира новой идеей.

Но прежде всего спасти Европу, подточенную буржуазностью, католицизмом, нигилизмом. Спасет Россия Европу не «железом и кровью», а мирно. И разрешит ее противоречия справедливо. «Я убежден, что судьей Европы будет Россия. Она придет к нам с коммунизмом, рассудить ее. И Россия решит вовсе не в пользу одной стороны» [ЛН, 83, 430].

Но готова ли реальная Россия к такой миссии? Весь «Днев­ник писателя» есть попытка пристально всмотреться в российскую действительность. Что в ней истинно русское, что наносное?

Та Россия, которую Достоевский изобразил в романах, вряд ли способна к выполнению поставленных задач. Это Россия несогласованных сил, резких противоречий, Россия карамазовская. Ей ли кого-то спасать. Она сама в судорогах. Прежде чем кого-то лечить, ей надо самой лечиться. Вот в каких образах видит Рос­сию проницательный князь Мышкин: атеист, не понимающий сути религии; верующий, способный с молитвой на устах убить ради ограбления; продающий, чтоб пойти в кабак, серебряный крест и надувающий при этом — крест-то оловянный; набожно крестя­щаяся «молодая баба с ребеночком». Вот портрет России-спаси­тельницы.

Кто спасет Европу? Невежественный атеист? Их и там мно­го. Твердящий молитву убийца? Такие, на всякий случай верую­щие, там тоже есть. Жулик и пьяница? Полна ими Европа. Спасти может лишь набожная «баба с ребеночком». Но ее путь в России сложен. В «Преступлении и наказании» она, Соня, — на панели. Ее душит европеизм. И быть ли ей когда-нибудь «бабой с ребеночком» — еще вопрос.

Достоевский не закрывает глаза на все эти явления. Он ви­дит больные места у самого, провозглашенного им, лекаря. Мно­го недостатков видит он в России. Отставание науки, разъединен ние различных социальных слоев и т. д. Но он считает, что все это имеет свои причины и будет преодолено. В частности, отсут­ствие науки он объясняет историческими условиями [1895, 10, 137 — 138].

В «Дневнике писателя» Достоевский не раз говорил: судите Россию не по тому, что она есть, а по тому, чем она хочет стать. В России много внешнего, нероссийского. Но это уйдет. Глав­ное у России есть свое слово.

Вопрос о самостоятельности России дискутируется в романах писателя. Об этом, в частности, говорят в «Подростке». Два ге­роя, Тихомиров и Крафт, не верят в эту самостоятельность. Пер­вый считает, что Россия — материал для Европы, и этим дово­лен. Второй с таким положением не может смириться и уходит из жизни. Сам же автор уверен в невторостепенности России. Россия — не материал, а спаситель Европы. В последнем выпус­ке «Дневника писателя» (1881 года) Достоевский выдвинул но­вую проблему: роль России в Азии. Казалось, что идея возникла в 80-е годы, когда обнаружились неудачи России в Европе. Н< записные тетради [ЛН, 83, 125] говорят о том, что мысли об Азии были уже в 60-е.