Три круга войны

В штабе было почти все батальонное начальство, за исключением комсорга Лукина и старшего лейтенанта Шульгина. Был здесь и гуринский командир роты капитан Коваленков.

— Товарищ майор, по вашему приказанию…

Майор не дал Гурину договорить, остановил кивком.

Гурин, опустив руку, стоял у двери, ждал. Наступила минутная пауза. Тогда комбат посмотрел на Кирьянова, и тот подошел к Гурину.

— Вот какое дело, — начал майор серьезно и тут же улыбнулся. — Решено тебя назначить комсоргом батальона.

— Как? А младший лейтенант Лукин?

— Его отозвали в политотдел. Ну?

Гурин развел руками, оглядел всех — не шутка ли это: уж больно неожиданная для него весть.

— Справишься?

— Если надо…

— Надо, — подал голос комбат.

— Справится, — ответил за Гурина парторг батальона капитан Бутенко.

— С чем я тебя и поздравляю, — прохрипел замполит.

Гурин не знал, как на все это отвечать, смотрел на присутствующих растерянно, улыбался. Они тоже в ответ улыбались, один только писарь Кузьмин сидел набычившись, мрачно посматривал в сторону Гурина.

— Спасибо… — наконец выговорил Гурин и, поняв, что это именно то слово, которое и нужно было сказать, повторил: — Спасибо…

— Ну, вот и хорошо, — сказал комбат. — Желаю успеха. Берись за дело по-настоящему, — он сжал кулак. — Иди!

Вслед за Гуриным вышел и капитан Бутенко, положил ему по-братски руку на плечо:

— Поработаем вместе, Васек! Едрит твою за ногу!.. Иди забирай свои шмотки и перебирайся в нашу землянку. Иди, иди! Ты теперь на офицерской должности и будешь пользоваться всеми правами офицера. Так-то! И — без стеснения, привыкай сразу: нам надо работать. Ну?

Во взвод Гурин возвращался медленно — хотелось осмыслить происшедшее, привыкнуть к случившемуся.

— Список готов, — Зайцев протянул ему тетрадку. Гурин машинально взял ее, не зная, как сказать тому о своей новости.

В землянку раздался хохот.

— «Спектакль» продолжается?

— Хохлов смешит все, — сказал сержант и сам засмеялся. — Ты послушай только.

— Коля, — послышался голос Гмырева.

— Ну?

— А правда говорят, что у ваших баб поперечная?

— Че поперечная?

Землянка буквально взрывается хохотом.

— Да ну вас, — сердится Коля. — Шолопуты. Вот и придумат чой-то, вот и придумат.

Подошел Максимов:

— Что там за шум там такой? Стройте взвод и ведите в баню. Белье получите у старшины. Тебя зачем комбат вызывал?

— Да… — Гурин не знал, как об этом сказать. Наконец выпалил: — Получил новое назначение.

— Ну? — Максимов думал, что он шутит, и настроился поддержать шутку.

— Назначили комсоргом батальона.

— Серьезно? — Глаза у лейтенанта заблестели искренней радостью. — Вот это да! Вот это молодец! Поздравляю, честное слово!

Подошел командир роты, спросил у Гурина:

— Сообщил уже?

— Сообщил.

— Вот, товарищ капитан, какие мы кадры куем! — погордился Максимов.

— Твое воспитание, — подмигнул Коваленков.

Подошел лейтенант Исаев, спросил:

— Что за общее такое веселье? Анекдоты травите?

— Тебе только анекдоты подавай, — сказал Максимов. — Тут дела посерьезнее. Видал, какие мы кадры воспитываем? Гурина назначили комсоргом батальона, на офицерскую должность! А кто его воспитал и вырастил?

— Ты? — Исаев с высоты своего роста взглянул на Максимова.

— А кто же?

— Я, — сказал Исаев и постучал пальцем себя в грудь. — Я его в бою воспитывал, мы с ним в одной роте автоматчиков воевали. Скажи ему, Гурин! Жёра! — Исаев сбил Максимову шапку на глаза.

— Верно, товарищ лейтенант, — подтвердил Гурин и добавил: — Только к вам в роту я попал из батальона выздоравливающих, а там я был во взводе Максимова.

— Ну, скушал? — обрадовался Максимов, толкая Исаева в бок.

— Да, Максимка, тебя, видать, ни объехать, ни обойти невозможно! — сдался Исаев. — Но ничего! А за тебя я рад, — Исаев протянул Гурину руку, пожал крепко. — Будешь теперь меня воспитывать: я ведь комсомолец.

Вслед за Исаевым пожали Гурину руку Максимов и Коваленков, а когда он собирал свои вещи, сзади подкрался Зайцев, обнял за плечи:

— Желаю!

— Спасибо, друг…

— Офицером скоро станешь!

— Да ну… — заскромничал Гурин.

Перекинул через плечо полевую сумку, в правую руку взял автомат, левой подхватил вещмешок — вот и все его «шмотки», пошагал в землянку «партполитпросвета», как ее здесь называли офицеры и курсанты.

Он уже хотел было потянуть на себя дверь, сколоченную из нетесаных досок, как вдруг услышал голос старшего лейтенанта Шульгина и невольно остановился.

— О чем вы думаете, братцы мои дорогие? — возмущался Шульгин.

— О людях, — ответил твердо майор Кирьянов. — О людях прежде всего!

— Но как вы можете быть уверены в нем? У вас есть доказательства его порядочности, честности, что он не завербован?

— Доказательства порядочности и честности есть. Кроме того, он талантливый и умный парень. А завербован ли он — это не по нашей части. У тебя есть об этом данные? — спросил майор.

— М-м… Пока нет…

— А о чем же речь? Так можно каждого подозревать, но правильно ли это?

— Да поймите вы, братцы мои дорогие! Он два года жил на оккупированной фашистами территории. Это должно вам о чем-нибудь говорить?