Три круга войны

…Увидев пустой котелок, Бутенко возмущенно спросил:

— Что, не оставили?

— Сам виноват, — сказал Гурин. — Уехал и никому не сказал…

— Нет, это дело надо отрегулировать. Слышь, майор? Без ужина наш комсорг. Надо это дело отрегулировать: ему часто придется в политотдел мотаться, а там ведь не кормят.

Майор лежал на своей постели, подвинув к себе свечу, листал какой-то журнал. Посмотрел на Гурина, усмехнулся:

— Утром пойдешь к старшине, комбат дал ему указание насчет тебя.

В батальоне уже несколько дней работал новый старшина, но Гурин его еще ни разу не видел. Как-то было не до него. Других забот по горло: комплектовал ротные комсомольские организации, сколачивал группы во взводах, проводил собрания, выискивал ребят, способных выпускать «боевые листки», назначал агитаторов, инструктировал их, снабжал литературой. К старшине же у него никаких дел не было. Он, правда, и раньше, и к Васе Богаткину, не часто заглядывал, только когда по делу: получить боеприпасы на взвод, поменять курсантам обмундирование, взять перед баней чистое белье. Теперь же Гурин обеспечивал курсантов совсем другим оружием, к которому старшина не имел никакого касательства. Правда, сам Гурин по-прежнему числился в списках первой роты, и паек на него, как и раньше, выдавали в первый взвод. После дележки Зайцев хранил его у себя, в свободную минуту Гурин забегал в землянку и забирал у него свой хлеб, сахар…

К старшине Гурин бежал, как к девушке на свидание: он догадывался, о чем комбат распорядился: поменять сапоги, шинель, «облегчить» его вооружение. Особенно волновало Гурина последнее — неужели выдадут пистолет?..

Старшинская каптерка, сколоченная из старых досок, походила на деревенский сарайчик для дров. Дверь в нее была открыта, возле нее стоял часовой.

— Старшина здесь? — спросил у него Гурин.

— Здесь, — кивнул тот в черную дыру двери.

— Товарищ старшина! — крикнул он весело в тайное нутро каптерки. — По приказанию командира батальона прибыл в ваше распоряжение. Комсорг батальона старший сержант Гурин.

Внутри где-то там что-то завозилось, засопело, и на свет показался старшина… Грачев.

— Грач? — удивился Гурин, и бодрое настроение его вдруг куда-то улетучилось, словно он наткнулся на неприятельскую засаду. — Определенно: мир тесен…

— Это ты, Гурин? — поморщился старшина, словно ему в нос горчицу сунули. — То-то думаю: где-то я, кажется, уже слышал такую фамилию?..

— Слышал, слышал… Я — Гурин, тот самый…

— А ты живучий!

— Ты хотел, чтобы было наоборот?

Что-то сообразив, Грачев сказал без злобы в голосе:

— Мне-то что?..

— Ну как же! Теперь вот нам придется говорить.

— О чем?

— Не знаю. Ты обещал. Помнишь, сказал мне: «Когда будешь заходить на третий круг, тогда поговорим». Я как раз на третьем круге.

Грачев покосился на часового, мол, не стоит при подчиненных, а Гурину сказал:

— Памятливый ты.

— Опять не нравится?

— Забудь. Нам теперь служить вместе, а это ни к чему. Все помнить — жить будет нельзя.

— Согласен, — сказал примирительно Гурин.

— Ну вот. Какой номер? — кивнул старшина на его сапоги.

— Сорок первый.

Грачев полез куда-то в темноту, вытащил несколько пар сапог. Запахло новой кожей. Старшина отделил одну пару, бросил Гурину под ноги:

— Надевай, — и снова скрылся в темноту. Вынес новую шинель из зеленого английского сукна, потом галифе и гимнастерку — шерстяные, офицерские. Новую шапку разровнял изнутри кулаками, как продавец отдела головных уборов, положил поверх шинели. Подумал и достал откуда-то фуражку с лакированным козырьком. Вот не ожидал Гурин! Примерил — как раз впору. Улыбнулся невольно. — Это от меня подарок, — кивнул Грачев на фуражку. — Чтобы не говорил, что я жадина. Что еще? Да… — и он достал из ближайшего ящика за кончик ствола жирно смазанный «ТТ», положил осторожно на тряпку, на него сверху примостил два магазина. Вытер пальцы, снял с гвоздя узкий брючный ремень, на котором были нанизаны подсумки и две сплюснутые кирзовые кобуры, отцепил одну, спросил: — Ну, кажется, все? — Оглянулся, увидел рулон белой байки, отмотал кусок, рванул с треском — зимние портянки.

— Это тоже от тебя?

— Нет, от наркома. Забирай, дома переоденешься, потом старое принесешь. А автомат сдашь в роту.

— Надо, наверное, расписаться мне за все?

— Ладно, — великодушно махнул он рукой. — Так запомним. Война за все распишется.

— Думаешь?

— Как-нибудь. — Он взял в руки замок, давая понять, что ему пора уходить.

С трудом собрал Гурин новые вещи, понес к себе в землянку. Дома никого не было, и он спокойно смог заняться примеркой и без свидетелей радоваться новому обмундированию. У него было точно такое настроение, как когда-то в детстве, когда мать покупала ему к празднику какую-нибудь обнову.