Как раз в это время Мария Медичи, наконец, вернулась в Париж и снова рьяно взялась за религиозное воспитание младшей дочери. Генриетта Мария регулярно посещала монастырь Кармель-де-Л'Энкарнасьон, более известной как монастырь кармелиток в предместье Сен-Жак, любимый флорентийкой. Там принцесса проходила обучение у настоятельницы Магдалины де Сен-Жозеф. Кроме того, королева-мать возобновила работы над строительством своего Люксембургского дворца и в конце 1621 года пригласила Рубенса для его оформления. Наверняка Генриетта Мария тоже была знакома с великим живописцем, благодаря которому сформировался её художественный вкус.
К 1622 году она уже имела собственный небольшой двор, состоявший из двух сотен придворных и слуг. А весной 1623 года король Франции начал вести переговоры о браке сестры с императором, но снова неудачно.
Тем временем в начале 1624 года Яков I, обиженный неудачей, постигшей его сына в Мадриде, отозвал из Испании своего посла лорда Бристоля.
-Провал переговоров, - пишет Ида Тейлор, - был встречен в Париже с величайшим удовлетворением.
По просьбе королевы-матери кардинал Ришельё, первый министр Франции, тайно отправил в Англию некоего монаха-кордильера, который должен был встретиться в Бекинегмом. Фаворит Якова I принял его благосклонно, после чего агент кардинала обратился с просьбой к французскому послу графу де Тильеру переслать в Париж пакет, адресованный одной важной даме. Расспросив его, посол пришёл в дурное настроение из-за того, что его держали в неведении насчёт этих переговоров и наотрез отказался взять пакет:
-Нанимайте сами курьера для этого поручения!
Так как разобиженный Тильер не стал держать язык за зубами, о миссии кордильера стало известно в Париже, однако Мария Медичи поспешила ото всего отпереться. Впрочем, для судьбы её младшей дочери это уже не имело значение.
22 марта 1624 года английский король аннулировал подписанные договоры с испанцами. А ещё до того в феврале он отправил в Париж одного из своих фаворитов, Генри Рича, виконта Кенсингтона, прозондировать почву насчёт брака своего сына с Генриеттой Марией. Тридцатичетырёхлетний английский посол был, по уверению всё той же писательницы Генриетты Хейнс, «самым красивым мужчиной своего времени и считался настолько обворожительным, что приводил в отчаяние ревнивых мужей». Таким образом, Кенсингтон прекрасно подходил для должности, которую сам называл «посол для сватовства». Сразу очаровав герцога и герцогиню де Шеврёз, в доме которых он остановился, посол тем же вечером с их помощью добился неофициальной встречи с Марией Медичи и её дочерью.
-Вам нужно искать девушку, на руку которой ещё нет претендентов, - выслушав англичанина, сухо ответила королева-мать, которая не забыла об отказе Якова I.
Однако после того, как Кенсингтон клятвенно заверил её, что инициатива сватовства исходит от самого короля Англии и принца Уэльского, призналась:
-Маленькая мадам всё ещё свободна.
Будучи знатоком женской красоты, посол по достоинству оценил очарование Генриетты Марии, если верить его письму к Карлу:
-Она настолько красива и мила, что заслуживает Вашего внимания, насколько это возможно для любой женщины на свете: по правде говоря, она – самое милое создание во Франции и самое прекрасное создание в природе. Ростом она уступает своему возрасту, а мудростью бесконечно превосходит его. На днях я слышал, как она с необыайной осмотрительностью и живостью рассуждала о себе в присутсвии своей матери и других дам. Она танцует – чему я сам свидетель – так хорошо, что лучше я никогда не видел: говорят, она очень мило поёт, и я уверен, что это действительно так.
-Ему также в высшей степени удалось, - утверждает писательница Ида Тейлор, - воспользоваться предоставленной ему возможностью добиться благосклонности будущей королевы.
Хотя, как показали последующие события, Кенсингтон оказался недостоин её доверия.
После этой встречи посол получил также аудиенцию у Анны Австрийской, которая, несмотря на своё происхождение, шутливо поздравила принца Уэльского «с побегом из Испании». Она заставила Кенсигтона показать ей медальон с миниатюрой, изображавшей Карла, который тот носил на шее. Расхвалив портрет, испанка сказала:
-Будем надеяться, что какой-нибудь састливый случай снова приведёт принца в Париж!
Так как её мать и брат благосклонно отнеслись к предложению Якова I, Генриетта Мария тоже захотела увидеть портрет своего будущего мужа. Пришлось отправить на переговоры к послу некую даму (скорее всего, герцогиню де Шеврёз) и та принесла медальон принцессе, которая, якобы, поспешила удалиться в свой кабинет, где, краснея, любовалась изображением Карла целый час.
В общем, обе стороны были довольны сложившимся положением вещей, кроме испанского посла, заявившего:
-Принц не может иметь двух жён, поскольку рука инфанты, несомненно, принадлежит ему.
Однако никто не обращал на него внимание, как и на графа Суассона, выразившего своё возмущение тем, что он отказался ответить на приветствие Кенсигтона. После чего бывший жених Генриетты Марии мрачно пояснил: