Три лилии Бурбонов

Её упорство привело к тому, что послали за её кормилицей и «мадам Вантелет, которая её одевала». В конце концов, королеве было также разрешено оставить при себе двух священников, одного англичанина, другого шотландца, трёх служанок, которые могли говорить на её родном языке, и герцогиню де Туар, которая была гугеноткой. Однако месяц спустя, несмотря на то, что французам было выплачено их жалованье в размере 11 000 фунтов стерлингов и вручены подарки на сумму 20 000 фунтов стерлингов, они ещё находились в Англии, находя один предлог за другим, чтобы остаться. Разгневанный Карл приказал Бекингему «выгнать их, как стадо диких зверей», если они не захотят добровольно уехать. Отъезд приближённых Генриетты Марии не обошёлся без кровопролития: когда один человек из собравшейся толпы горожан бросил камень и сбил чепец «Мэми» Сен-Жорж, молодой английский кавалер, который вёл даму к барже, выхватил шпагу и пронзил хулигана насквозь. Современник утверждает, что вместе со слугами королевы ушло всё знаменитое приданое. Её гардероб королевы сократился до двух халатов и одного платья. Лишь ещё одно её старое атласное платье было возвращено по требованию лордов Совета. Причём «Мэми» Сен-Жорж в бурном письме объяснила Карлу, что платья Генриетта Мария сама подарила своим друзьям, но, поскольку ключи от гардероба королевы, где хранились также столовое серебро и драгоценности, были изъяты, а сундуки изгнанной свиты – вскрыты в Дувре, то англичане могут утверждать что угодно. Другие же слуги впоследствии заявили, что Генриетта Мария задолжала им за товары, купленные ими по её приказу, хотя сама королева отрицала это. Впрочем, неудивительно, что она занимала у слуг: муж попросту не давал ей денег.

Поэтому выдворение французских придворных было связано ещё с огромными тратами королевы, которые таким образом Карл I взял под свой контроль. Генриетта Мария тратила огромные суммы с бешеной скоростью, в результате чего она оказалась в долгах, которые её супруг выплачивал следующие несколько лет. Даже после реформы двора королевы расходы продолжали оставаться на высоком уровне, несмотря на многочисленные подарки короля. Она тайно брала деньги в 1627 году, а её счета свидетельствуют о приобретении дорогих платьев и в последующие годы. Но ведь после того, как слуги ограбили её, не ходить же ей голой!

Хотя настроение Генриетты Марии после выдворения её слуг в Лондоне описывали как «очень весёлое», она решила сообщить обо всём Людовику XIII, Марии Медичи и Ришельё и попросить помощи. Королева пожаловалась брату, что ей пришлось спрятаться, чтобы написать ему:

-Как узник, который не может ни с кем разговаривать, ни описывать свои несчастья, ни призывать Бога к сочувствию бедной, замученной принцессе, чтобы Он сделал что-то, чтобы облегчить её страдания.

С горечью она объявляет:

-Я самый страдающий человек на земле.

И умоляет его поговорить с их матерью «и открыть ей мои беды». Иначе её сердце разобьётся:

-Есть ли лекарство от моих страданий, которые меня убивают? Прощай, горечь. Прощайте все те, от деяний которых я умру, если Бог не пожалеет меня.

Когда у английского посла в Париже поинтересовались о возможных последствиях увольнения свиты Генриетты Марии, он ответил:

-По моему мнению, Франция в данный момент слишком занята другими делами, чтобы решиться на жёсткие меры.

Посол оказался прав.

Мария Медичи ответила дочери:

-Я посылаю к Вам господина де ла Барре специально с этим письмом, чтобы засвидетельствовать Вам, что после гибели покойного короля, Вашего отца, я не знала более тяжкого горя… Я прошу Вас набраться смелости и надеяться на Бога, который не оставит Вас, так как я уверена, что Вы будете поступать согласно своей религии. Поверьте, дочь моя, что я сделаю всё возможное, чтобы помочь Вам.

Кроме того, флорентийка написала письмо своему зятю, чтобы напомнить ему о его клятвах, а Людовик послал маршала Франсуа де Бассомпьера, шурина графа де Тильера, который прибыл в Лондон 7 октября 1626 года. Однако посла очень плохо приняли и делали всё возможное, чтобы отстрочить его аудиенцию с королём. Наконец, 15 октября Карл I согласился дать ему публичную аудиенцию при условии, что Бассомпьер ни слова не промолвит о том деле, по поводу которого приехал.

-Король, - объяснил ему вездесущий Бекингем, - не смог бы сдержаться, если бы эта тема была затронута публично, а королева могла бы совершить какой-нибудь экстравагантный поступок и расплакаться на глазах у всех.

Но посол настаивал на том, что он обязан передать послание своего государя. Наконец, договорились, что, в случае чего, Карл прервёт его, пообещав после поговорить с глазу на глаз. Вместе с герцогом Бассомпьер отправился в Хэмптон-Корт, где нашёл короля и королеву торжественно восседающими на возвышении.

-Компания была великолепной, а приём – изысканным, - докладывал посол.