Три лилии Бурбонов

-На следующий день наш Малыш пожелал поцеловать руку короля с глазу на глаз во дворце, что было ему позволено и исполнено. Однако король не пожелал позволить принцу войти в его кабинет, но встретил его у подножья лестницы, затем пригласил в карету и прогулялся с ним по парку. Самое большее, что произошло между ними, — это обмен любезностями... Через два дня после этого мы снова встретились в парке с Его Величеством и двумя его братьями; они провели время, наблюдая, как его люди стреляют из ружья по летающим куропаткам и бегающим кроликам.

Простой народ считал, что приезд принца означал его предстоящее обращение в католицизм и возвращение Англии в лоно Церкви. Это тревожило Бекингема, который заметил, что всякий раз, когда граф-герцог оказывался рядом с Карлом (а это происходило постоянно), он переводил разговор на католическую религию. Поэтому Стини начал осознавать опасность и сложность своей миссии, которая издалека казалась такой простой.

Большинство же придворных поэтов, вдохновлённых любовью принца, который ради милых глаз инфанты должен был сделать Англию католической, накропали по этому поводу множество стихов. Один из них приписывается самому Лопе де Вега:

Это я, Карл Стюарт,

Ведомый любовью издалека

На небо Испании, дабы

Увидеть Марию, мою звезду.

-Что касается нашего главного дела, - писали принц и Стини, - то, судя по внешним проявлениям, они желают этого так же сильно, как и мы сами, и всё же они жаждут обращения; ибо они говорят, что не может быть крепкой дружбы без единения в религии…

Задержка для Якова I была хуже отказа, ибо король спешил — спешил женить своего наследника, спешил получить приданое инфанты и спешил вернуть Пфальц своему зятю. Однако Оливарес, как и его повелитель, был полон решимости тянуть время до тех пор, пока либо Англия не станет католической, либо сами англичане не прервут переговоры, отказавшись от условий, которые выдвигал Рим, подстрекаемый испанскими агентами.

Поскольку всё было готово к торжественному въезду Карла в Мадрид, принц, хотя и отклонил приглашение переночевать накануне в монастыре Святого Иеронима, как это было принято у испанских монархов, отправился туда ранним утром, где в большом зале графом Гондомаром был устроен роскошный банкет в английском стиле, насколько это было возможно.

Затем, как это также было принято у испанских монархов, приехали все члены многочисленных советов и хунт при полном параде, сопровождаемые своими чиновниками и эскортом, чтобы засвидетельствовать своё почтение принцу. Карл принял эту пёструю толпу, насчитывавшую несколько сотен человек, стоя у накрытого бархатом стола под балдахином из серебряной ткани в королевских покоях монастыря. За ним виднелся пустой трон, а стены покоев были увешаны богатыми драпировками и картинами, среди которых были портреты короля Якова и его советников. Упоминается, что принц был в своей английской одежде и обладал «изящной фигурой» («bizarro en el talle»). Когда вошли члены советов, он вышел на середину комнаты и снял шляпу. Каждый помпезно представленный чиновник преклонил колени и попросил разрешения поцеловать руку принца. Но Карл вместо этого грациозно клал руки ему на плечи и поднимал его с колен.

В целом впечатление, производимое принцем во время его пребывания в Испании, было превосходным, и повсюду было замечено, что он никогда не пользовался преимуществами испанской вежливости, которая предоставляет всё в распоряжение гостя, в отличие от Бекингема и других английских придворных, прибывших в Испанию. Действительно, поведение этих гостей, и, особенно, дерзость Бекингема, очень скоро вызвали отвращение у серьёзных, учтивых испанцев.

В полдень, когда советники удалились и заняли свои места в процессии, грохот барабанов и труб возвестил о прибытии в монастырь испанской гвардии в оранжевом и алом, за которой следовала немецкая гвардия в малиновом атласе и золоте, с белыми рукавами и шапочками с плюмажами.

Затем прибыл муниципалитет Мадрида с большим количеством городских чиновников, одетых в оранжевый атлас с серебряными блёстками. Идальго и гранды следовали парами во главе с принцем Эдуардом Португальским и графом Вильямором, причём все высокопоставленные дворяне блистали атласом, бархатом и золотом, сидя на своих эффектных андалузских лошадях.

Филипп покинул свой дворец, когда большие часы во внутреннем дворе — одно из чудес Мадрида - пробили час, и кружным путем добрался в своей карете до боковой двери монастыря. До трёх часов Карл и король дружески беседовали, а затем, когда был дан сигнал кортежу трогаться, они одновременно вскочили на коней.