Три лилии Бурбонов

-Кажется, в серале появились новые одалиски, и это очень развлекает Его Величество и продлевает срок пребывания Оливареса при дворе, - сообщал поэт Франсиско де Кеведо в письме к другу.

Вина за это, таким образом была возложена, хотя и не очень справедливо, на королевского фаворита, который, потеряв свою единственную дочь, графиню Медина де ла Торес, перенёс всю свою привязанность на своего внебрачного сына Хулио, которого ещё в 1613 году ему родила некая Изабелла де Анверсе. Говорили также, что этот государственный деятель, обеспокоенный отсутствием у него потомства, занимался любовью со своей женой в монастырской церкви, пока присутствующие там же сёстры молились Небесам, чтобы графиня забеременела. Но тщетно. Впрочем, возможно, это были сплетни.

-Если бы Вы слышали, - писал Хоптон Коттингтону в августе 1632 года, - о клевете и глупых выдумках народа против герцога, Вы бы никогда не захотели быть фаворитом.

-Если бы все люди получили по заслугам, - шептались в Мадриде, - то сам герцог был бы сожжён за воротами Фуэнкарраля, ибо он возвысился благодаря дьявольскому искусству колдовства и удерживает короля в своей власти с помощью колдовства.

Вероятно, для того, чтобы прекратить эти слухи, Оливарес начал вести демонстративно святой образ жизни.

-Он утверждает, - пишет современник, - что живёт в большом благочестии и преданности, исповедуясь и причащаясь каждый день. Он ежедневно проводит много месс... Теперь он начал лежать в гробу в своей комнате, как труп, окружённый свечами… в другое время… он ведёт себя, как монах-капуцин, и говорит о величии этого мира с величайшим презрением.

В это время министр начал секретные переговоры с Карлом I о наступательном союзе против Франции, одновременно вербуя наёмников в Ирландии. Однако король Англии, готовый в обмен на Пфальц предоставить ему шотландских или даже английских солдат, считал, что все католики-ирландцы – «настоящие бунтари». В общем, Карл остановил отправку наёмников на континент под следующим предлогом:

-…если когда-либо Испания и намеревалась причинить нам вред, то только с помощью ирландцев.

Это привело Оливареса в ярость, и он, в свой черёд, заявил:

-Меня предали и разорили! Больше я никогда не буду доверять ни одному англичанину!

Англия наконец-то узнала, что за человек был граф-герцог. Обходительный и дипломатичный, когда ему было выгодно, он не давал взамен ничего, кроме туманных обещаний. И Карл был более чем прав, настаивая на практических доказательствах испанской дружбы, прежде чем он протянул руку помощи министру.

Однако, остро нуждаясь в военной силе, Оливарес смирил свою ярость и продолжил переговоры с Англией. В частности, даже обсуждался брак Бальтазара Карлоса с Марией Стюарт, старшей дочерью английского короля (который по религиозным соображениям так и не был заключён). Желая угодить Карлу I, граф-герцог приказал освободить из застенок инквизиции в Кадисе несколько англичан, в то время как французского посла на улицах Мадрида забрасывали камнями и оскорбляли. Но когда Хоптон заводил речь о возвращении Пфальца наследнику уже усопшего курфюрста Фридриха, говоря, что испанцы таким образом окажут услугу «самому благодарному из живущих принцев», министр пожимал плечами:

-Между королями нет благодарности.

Между делом английский посол сообщил своему господину о праздновании новоселья в Буэн-Ретиро. Любой, кто хотел быть в хороших отношениях с Оливаресом, спешил прислать какой-нибудь драгоценный предмет для украшения дворца. По словам Хоптона, не только другие королевские резиденции, но и многие вельможи лишились части своих коллекций. А когда кое-кто присылал копии картин под видом оригиналов, то рисковал испытать на себе гнев Оливареса. Дворцовая часовня была оборудована за счёт президента Совета Кастилии, в то время как инфант Фернандо постоянно присылал из Фландрии красивые вещицы, захваченные им в виде военных трофеев. Шурин Оливареса, граф Монтерей, был тоже вынужден отдать большую часть своей коллекции живописи, собранной им в Неаполе. А художники в Мадриде усердно копировали шедевры или создавали новые произведения для Буэн-Ретиро под руководством королевского живописца Диего Веласкеса, недавно вернувшегося из Рима.

В то же время столичные острословы всячески упражнялись в насмешках над новым дворцом. Корнер, венецианский посол, писал:

-На этом участке раньше находилась домашняя птица, которую разводила графиня (Оливарес), и… это было источником…насмешек, что граф, который занимается таким серьёзным делом, проявил такой интерес к курам... Все называют его (дворец) курятником, и о нём написано бесчисленное количество пасквилей, даже кардинал Ришельё шутил о курах и курятнике в присутствии секретаря короля (Филиппа IV), когда тот был в Париже.