Три любовных романа Лучшие из лучших — 1996 (из второго десятка).

— Джуд очень много для меня значит, — мягко сказала Фиона, с состраданием глядя в серые усталые глаза Клео. — Когда я впервые увидела вас вместе, я поняла, что вы созданы друг для друга. Я всегда знала, что растопить это суровое мужское сердце может далеко не всякая женщина. И я очень обрадовалась, когда эта особенная женщина нашлась.

Слова Фионы звучали искренне, и Клео сдалась. Сердце Джуда никогда не принадлежало ей, она только сумела заинтересовать его, предложив акции, объяснив, что выходит за него не из‑за его денег. Она доказала его логическому уму выгоду женитьбы на ней в то самое время, когда он начал задумываться о наследнике.

Бурные рыдания сотрясли ее измученное тело, и Фиона обняла ее за плечи и прижала к себе. Мешая слова со слезами, Клео выплакала всю ужасную, трагическую историю своего короткого, но такого мучительного брака.

— Ты говоришь, этот подлец тебя шантажировал, а мой упрямый тупоумный братец не пожелал тебя выслушать? — Фиона откинула мокрую скользкую прядь с пылающего лица Клео. — Бедняжка ты, бедняжка.

В сочувственном голосе Фионы слышался некий подтекст, и Клео перепугалась.

— Прошу тебя, — хрипло сказала она, — обещай, что ничего не расскажешь Джуду.

— А по‑моему, пора кому‑нибудь заставить его узнать правду, — твердо возразила Фиона. — Ведь вы оба у меня такие чудесные, умные, красивые, но что касается чувств, то здесь у вас не хватает здравого смысла найти дорогу от А до Б!

— Прошу тебя! — Клео сама слышала, что голос у нее как у безумной. Фиона ничего не желала понимать. Да и как она могла, если эти адские муки ей незнакомы? Нужно попытаться втолковать ей, заставить ее понять. Клео отчаянно вцепилась в ее руку. — Неужели ты не понимаешь, — взмолилась она, сверкая глазами, — что говорить Джуду правду сейчас бессмысленно. Клянусь, поначалу у нас все было хорошо, я даже начала надеяться, что он меня полюбит. — Здесь ее голос дрогнул, но она вынудила себя продолжать: слишком важно было то, что она говорила. — Он никогда меня не любил, это был брак по расчету — и только. Но все смешалось еще до того, как в нем затеплилось хоть какое‑то чувство ко мне. Он стал презирать меня, считая, что я того достойна. Его можно понять, если не задумываться об остальном. Он меня не любил и поэтому не сомневался в том, что казалось очевидным, а я, наверное, была слишком горда, чтобы встать и силой принудить его выслушать всю правду. Странно, но мне казалось, он сам должен спросить меня или хотя бы выразить желание слушать, когда я заговаривала первой. — Клео устало вздохнула. — Я думала, что, если что‑то для него значу, он должен выслушать мою сторону. Но он, разумеется, не сделал этого, потому что день ото дня его отвращение ко мне все возрастало. Женившись на мне, он совершил большую ошибку и хотел от меня избавиться. Встань на его место, Фиона: для него не может быть пути назад, к тем дням, когда он считал меня разумной партией и подходящей матерью своих детей. Поэтому обещай мне, — Клео еще крепче сжала ей руки, — обещай, что не скажешь ему ни слова. Правда лишь расстроит его, он будет себя терзать — к чему это? Я видела столько недоверия и презрения, что знаю: наш брак возродить невозможно, не стоит и пытаться. Если бы он любил меня, может, попытка и имела бы смысл. Но любви в нем нет и никогда не было. Для нас обоих лучше навсегда разойтись. Так обещай же, что не расскажешь ему!

Фиона встала, опустив руки, и твердо взглянула Клео в лицо.

— Если ты так этого хочешь, если мое обещание тебя успокоит — хорошо, дорогая. Обещаю.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Здесь отчет агентов по продаже недвижимости. — Джуд передал ей большой конверт и пристегнул ремень. — Взгляни, если хочешь, по дороге.

— Спасибо, — вяло поблагодарила она. «Ягуар» свернул с по‑утреннему тихой лондонской улицы; ее пальцы сжали конверт. Она знала, что ничего не поймет в этом отчете, даже если он составлен для идиота.

День снова обещал быть великолепным, солнце уже припекало сквозь окошко с ее стороны. Джуд был одет в легкие темно‑серые джинсы и черную свободную футболку, подчеркивавшую мощь его плеч и груди. Однако в его позе никакой небрежности не было; Клео ощущала, как напряжены его нервы, она и сама была взвинчена. Чувства в ней невыносимо обострились, она воспринимала каждое его движение, каждый вздох.

Вплоть до вчерашнего вечера она не видела его с тех самых пор, как он сказал ей, что им лучше жить раздельно. Дома его не было. Она не знала, уезжал ли он по делам, а спросить ей не позволяла гордость. Но вчера вечером он подошел к дверям ее комнаты и вежливо, словно посторонний, постучал. Она была уже в постели, но не лежала, а сидела, уставившись невидящими глазами в пустоту, напрягая ум в попытке подумать, как жить дальше — когда ей уходить и куда.

— Я взял ключи от Дин Плейс, — сухо сказал он, и его глаза на исхудавшем лице смотрели на нее как на чужую. — Завтра я отвезу тебя, и ты посмотришь. Нам лучше выехать пораньше. Что, если часов в восемь?

Сказал и вышел, тихо закрыв за собой дверь, словно вычеркнул ее из своей жизни.