Свежий выпуск новостей, идущий по висящему в раздевалке телевизору, кажется, извечно включённому на спортивном телеканале, начинается с сообщения о нашем лишь недавно триумфально закончившемся матче. Он заключительный для нас в этом году. Значит, нам всем однозначно есть что отпраздновать, но атмосфера вокруг царит самая что ни на есть гнетущая, унылая и совершенно не праздничная.
На протяжении этих нескольких дней я даже не пытался общаться и контактировать со своими одноклубниками вне тренировок и матчей и без весомой на то профессиональной необходимости. Я чувствую отчуждение между нами и отношусь к нему, как к чему-то совершенно заслуженному, что просто так не перечеркнёшь. Хотя у меня нет ни малейшего желания переносить взаимные обиды в новое десятилетие, настроения бороться с ними вот прямо сейчас или просто до наступления первого января я также в себе не ощущаю. Пусть уж всё остаётся как есть. Ну не поздравим мы друг друга с Новым годом, так и ладно. Это ведь не трагедия. Мне было бы гораздо больнее, сложнее и тяжелее, если бы его пришлось встречать и отмечать с родителями, изображая счастье и предвкушение непонятно чего. А так у меня есть Лив, и я не собираюсь тратить время, которое могу провести рядом с ней, на то, чтобы что-то отстаивать, доказывать и защищать. Даже если речь о моих друзьях и фактически второй семье. Спору нет, я получаю как раз то, что ожидал. Мне достаточно плохо из-за всей этой ситуации, но это не значит, что я готов пройти через ругань и разговор на повышенных тонах, когда никто не будет стесняться в выражениях и изображать из себя сопливую девчонку. Мне просто хочется домой. Обнять Лив, вдохнуть её аромат и держать её тело в своих объятиях на протяжении всей ночи.
Я застёгиваю спортивную сумку, размышляя о теплоте и безмятежности грядущего момента, когда тебя есть кому ждать, и ты не медлишь прежде, чем войти в свой дом. Двигаясь на выход, я говорю слова прощания, обращаясь ко всем присутствующим разом. Слова, что остаются без ответа вот уже на протяжении пяти дней, пока парни продолжают заниматься каждый своими делами, вытираясь после душа или уже переодеваясь, или же складывая вещи. Будто есть хоть какая-то разница, из-за чего именно они не желают и не считают возможным оторваться от того, что их так сильно занимает, на одну единственную секунду и проявить банальную вежливость по отношению к партнёру по команде, который на паркете явно лез из кожи вон. Но вот я ставлю себя на их место и понимаю, что игнорировал бы точно так же, если даже не больше. С моей-то иногда особенно острой злопамятностью и граничащим с намерением всё крушить и ломать жестоким осуждением скорого прощения.
Когда за мной закрывается дверь, я убеждаюсь, что её притянул доводчик, и, застёгивая куртку до самого подбородка, в этот самый момент слышу собственное имя откуда-то слева.
— Дерек. Ты уже уходишь?
Это оказывается Митчелл, идущий по направлению к раздевалке. Тимоти, кажется, уходил в душ, когда я видел его в последний раз, но в моей голове даже друзья приравнены к тем, с кем я не могу заставить себя поговорить. Потому что это им двоим в первую очередь однажды было так легко выразить мне своё неодобрение по поводу Лив, когда несколько месяцев тому назад я всего-навсего перестал выходить на связь, едва узнал про больницу и нависшую над своим ребёнком угрозу. Сейчас же я и вовсе сделал, возможно, гораздо худшую вещь, пропустив целый матч из-за желания построить новые отношения всё с той же женщиной. Реакция по этому поводу вот никак не может быть добрее той, что я удостоился тогда. Но в мои предпочтения не входит слышать вероятные слова. Устоит ли вообще наша дружба перед лицом всего, что у меня происходит, и какой я хочу видеть свою дальнейшую жизнь?
— Да. Полагаю, что так.
— И это всё?
— А что, у тебя есть какие-то предложения? Не думаю, что вы собираетесь звать меня с собой.