Три месяца на любовь (СИ)

— Да не в этом дело. Просто я тут подумала и решила, какой толк в том, что мы будем выяснять отношения? Или что я буду страдать из-за какой-то там Анечки, вынося ему мозг. Не хочет говорить, значит, не хочет. Нашему договору осталось два месяца. И я… хочу насладиться ими по полной.

Лерка слегка насупилась, явно недовольная моим решением. Причём такое поведение было несвойственно нам обеим. Обычно я переживала из-за всего, видя подвох и знак в каждой закорючке, Крутикова же больше походила на ту стрекозу, что лето пропела и оглянуться не успела.

Теперь же выходило диаметрально наоборот.

— Ну хочешь, я у Серёжи про неё спрошу? — всё никак не унималась подруга.

— Не хочу, — заявила уверенно. — Я тебе вообще в это лезть запрещаю.

— О, — её губы удивлённо округлились. — А что, так можно было?! Если бы я раньше знала…

— То продолжала бы и дальше по своему Литвинову страдать. А я не хочу страдать ни по кому. Я хочу наслаждаться моментом.

Лера пожевала губами и недовольно фыркнула:

— Только не приходи ко мне потом страдать!

Мы обе напряжённо замолчали, думая каждая о своём. Глупо смотрели в разные стороны и делали вид, что ничего не произошло, но обе точно знали, что, скорее всего, так оно и будет: и что я приду, и что страдать буду — тоже.

***

Мужчины вернулись ближе к обеду — без улова, зато потные, грязные и слегка навеселе.

— Клёва не было, —в извиняющемся жесте развёл руками Серёга, кивая на пустое ведро.

— Клёво как раз было, — пьяненько хихикнул Француз, пристраиваясь ко мне под бок. Шезлонг угрожающе затрещал, но выдержал.

А я вдруг ощутила себя безгранично счастливой, убедившись в своей правоте. Пофиг, что будет потом, главное, что сейчас хорошо.

И, не удержавшись, чмокнула Андрея в нос.

***

Вечером был костёр, шашлык и песни под гитару в исполнении Литвинова.

На какое-то время почудилось, что нам всем не за тридцать, а много меньше. Вспоминались студенчество, выезды за город, те же ночные посиделки и… острое чувство одиночества, которое испытывала, глядя на сверстников, разбившихся на парочки.

Я даже краем глаза покосилась на свою «парочку», чтобы убедиться, что он мне не приснился. Исаев уже немного протрезвел, но всё ещё продолжал изображать из себя великого соблазнителя, то и дело норовя запустить руку мне под футболку.

— Стукну, — пригрозила ему, когда наглая лапа в очередной раз добралась до застёжки бюстгальтера.

— Жестокая женщина, — вздохнул Француз и неожиданно потянул меня вверх, вынуждая встать на ноги. — Пошли, что ли, тогда потанцуем.

— Не-е-ет! — ужаснулась я, упираясь всеми своими немалыми силами. — Я не танцую.

— Давно ли? — ехидно изогнул он идеальную бровь. — Или тебе напомнить про барную стойку?

Сидящие напротив Лера с Серёгой фыркнули, я же залилась краской, как это бывало всякий раз, когда кто-то при мне упоминал обстоятельства нашего знакомства.

— С тех пор и не танцую.

— А я думал, что только не пьёшь.

— Это связано.

— Тогда в чём дело? Предлагаю по пятьдесят и… в пляс.

Картина, мгновенно нарисованная воображением, ужаснула: всё-таки алкоголь порождает во мне слишком сильную тягу к приключениям.

Пришлось подчиниться, лишь бы скрыться с чужих глаз. И если Лерка видела меня всякой, то перед Литвиновым всё ещё было неловко.

В итоге мы зашли за дом, а потом и вовсе полезли куда-то через разросшиеся кусты малины, прочь от костра и лишних зрителей.

На всякий случай уточнила:

— А мы точно танцевать?

— Можешь не сомневаться, — ухмыльнулся Андрей и, легко потянув меня за волосы, заставил поднять голову вверх.

Восторженный возглас вырвался сам собой: в обрамлении веток деревьев нашему взору открылось абсолютно невероятное небо. Редкие полоски облаков светились в молочном свете огромной, идеально-круглой Луны, до этого скрывавшейся за крышей дома. Вид был настолько умопомрачительный, что я невольно задержала дыхание.

В такие моменты я жалела, что ни разу не фотограф, красота нашей природы всегда вызывала во мне какой-то особый трепет; вспоминались Пришвин, Тютчев, Фет с их любовью к родным просторам и умением тонко передать словами всё очарование открывающегося мира. Я так не умела, хоть и старалась. Но сейчас мне казалось, что, если бы кто-то дал мне в руки что-нибудь пишущее или печатающее, я обязательно смогла бы сотворить что-то такое… трепетное и живое, чтобы дух захватывало.

— Дыши, — шепнул мне на ухо Исаев, про которого я даже слегка успела позабыть, увлечённая этим единением со вселенной. Обернулась к нему и замерла, не в силах понять выражение его лица. Он улыбался, но не ехидно, как обычно. А… тепло и будто бы слегка неуверенно. И смотрел он на меня так, что на душе тут же стало тепло и уютно.

Его рука неожиданно скользнула по моей щеке, утирая взявшуюся неведомо откуда слезинку.