Три метра над небом (сборник)

Тело Параскевы начало распухать. Рядом, калачиком свернувшись, Сева. А вонь так и прет.

– Померла. Федул придушил, не иначе. Ну их к черту. Пущай сами разбираются.

Порфирий вышел и, не окликая сына, который возился у сарая с рулоном толи, быстро зашагал в сторону леса. Там его крепость, там его настоящий дом. Проходя мимо копны сразу за околицей села, он увидел, как от реки медленно идут трое. Это, несмотря ни на что, взобрались Фрол, Фадей и Федора. Оклемалась русская женщина. О таких писал поэт.

– Что за народ? Двое мужиков на одну бабу, и с утра.

Плюнул себе под ноги и ускорил шаг. Лес чист. Там животные, ягоды и грибы. Даже поганки можно применить с пользой, если с умом.

Наш синклит собрался во дворе дома Федула.

Сели на бревно, что хозяин приготовил для укрепления сгнившего венца, мужики закурили, а Федора стала себя ощупывать.

– Какое гадство, – сказала она после того, как закончила, – все тело болит, а в голове гудеж такой, будто там рой пчёл поселился.

– Самогонка протухла, вот после неё и болит, – откашливаясь, говорит пастух.

– Ты бы за своими коровами пошел, а не умничал тут.

Фадей определенно был не в духах. Иначе и быть не могло: сено утопил, лодку тоже, дома не ночевал, голод гложет. А дома жена, старая карга, ждет. Старой карге двадцать восемь лет. И не ждет она мужа. Есть у неё более важные занятия.

Голоса товарищей услышал Федул. Все веселее.

– Не померли? Лестница вас не угробила?

Ему весело. Это при том, что в доме покойник и инвалид сын. Село.

– Самогонка есть? – спрашивает Фрол, которому надо идти искать коров, но как он пойдет, когда ноги-руки дрожат.

– Я что тебе сельмаг?

– Жмот ты.

– А по харе?

– С тебя станется. Одно и умеешь, что драться.

Диалог Федула и Фрола прерывает Федора.

– Хватит вам лаяться. У меня есть, пошли ко мне.

– А жрать есть? – Фадею пойти бы домой и там просить жену, но боязно.

– В огород сходи и нарви чего жрать-то.

Встают и гуськом идут к дому Федоры. Не знают они, что из-за занавески за ними наблюдает та соседка, что слева. Она уже выпила половину содержимого графина со стола президиума, и теперь жаждет исполнить свой замысел.

– Где-то у меня был керосин.

Такая она хозяйка: днем с огнем не отыщешь того, что надо в доме её. Лампа и та стоит не там, где положено и с разбитым стеклом.

Она ищет банку с керосином, а голодные односельчане ищут в огороде соседки, чего бы такого, что не надо готовить, а сразу в рот положить и жевать. Оголодали они, натерпелись с этой проклятой лестницей.

Федора тем временем в своей избе отливает из трехлитровой банки в бутылку из-под вина плодово-ягодного самогон и приговаривает.

– Они все рады вылакать. Я им не сельмаг.

Наконец, все собрались за столом.

– Это что? – вопрошает пастух, – Тут и на одного мало будет.

– Ты это выпей, – злится хозяйка, соседка Федула.

Через тридцать минут, когда бутылка была опорожнена, пастух Фрол нетвердой походкой пошел искать стадо.

За столом остались Федора, Федул и Фадей, который сильно опасался идти домой.

– Ну-ка, мужики, отвернитесь.

– Раздеваться будешь? – с детской радостью отреагировал Фадей, у которого от самогона взыграло мужской начало, да так взыграло, что больно стало сидеть.

– Ещё чего! Ты губу-то не раскатывай. Не ты тесто замешивал, не тебе пироги в печь ставить.

Мужики отвернулись и стали смотреть в окно. Повернись они к окну чуть раньше, увидели бы, как соседка, чей дом слева, проскочила к избе Федула. А так они увидели пробивающийся в щели дымок.

– Заслонку не закрыла, дура, – спьяну Федул позабыл, что жена его лежит мертвая.

– Ничего, не угорят, – успокоил товарища Фадей.

От созерцания начавшегося пожара их отвлек окрик хозяйки.

– Налетай, подешевело.

Вторую бутылку самогона они пили медленно. А огонь в избе Федула разошелся и уже жег потолок и стены. Дуновение ветра с реки и он вспыхнул на крыше. Высохший шифер горел, трещал и стрелял. Повалил черный смолянистый дым.

В центре села забили в рельсу. Толку-то что?

– Братцы! – кричит Федул, – моя изба горит.

– Поздно, – медленно сказала Федора и поникла головой.

– Все равно, тушить нечем, – сказал Фадей и присоединился к женщине.

– Ну и хрен с вами! – Федул грубо выругался и бросился из дома.

Нестерпимый жар ударил ему в лицо. От него занялась пламенем березка, растущая рядом с избой. Это дерево Федул посадил в год рождения Севы.

– Все сгорели, – Федул заплакал.

А когда к горящей избе прибежали люди, огонь перекинулся уже на дровяник.

Мечутся селяне, кричат, ругаются, а сделать ничего не могут. Вот уже языки пламени подобрались к избе соседки поджигательницы.

– Ратуйте, граждане!

Она выскакивает из избы в юбке, но без кофты, в руке бутылка. Объемная её грудь колышется, вызывая у мужской части населения естественные плотские желания.

– Так все село сгорит, – спокойно говорит Порфирий, который, увидав дым, прибежал из леса.

– Не сгорит, – возражает один из селян, – Они хутором жили.

– А ну бери лопаты, копать ров будем, – командует Порфирий.

Народ разбежался и скоро вернулся с лопатами.