Три метра над небом. Трижды ты

И они смеются, словно это – высшая цель и самое заветное, долгожданное желание, наконец-то исполненное. И мне вспоминается роман Джека Лондона, «Мартин Иден». В начале книги он моряк, но ради нее, ради Руфи, становится успешным писателем. Увидев ее однажды на ступенях дома, он влюбляется в нее без всяких причин, потому что уж такая она, любовь. Проходит время, и Мартин Иден, уже став богатым и успешным, приходит к Руфи модно одетым. Все счастливы: это идеальный жених, которого хотят для нее родные. Однако когда Мартин видит ее снова – теперь, уже научившись читать и писать, – видит с высоты своего нового знания, и слышит, как она говорит и рассуждает, чего он раньше, естественно, не мог оценить, он понимает, что Руфь, девушка, ради которой он сделал все, ради которой изменил свою жизнь, на самом деле просто дура. И тогда он возвращается в свою среду, к тем вечно пьяным морякам, которые не умеют ни читать, ни писать. Все, что он сделал в своей жизни; люди, которых он узнал; новые пути, которые он прошел, – все это заставляет его понять, что с прежними друзьями у него уже нет ничего общего.

– Эй, Стэп, да что у тебя за лицо? Что ты такой грустный? Думаешь о женитьбе, а?

Это передо мной скачет Скелло, пытаясь меня рассмешить. Но с этими ухоженными волосами, с этой неожиданной элегантностью он тоже кажется совершенно неуместным.

– Нет, на самом деле я думал о том, как все изменились. А ты – особенно.

– Да ты что! Если что и изменилось, то, может, только мое социальное положение… Я работаю, у меня хорошая машина, я снимаю квартиру в Париоли, классно одеваюсь, но внутри я ни капельки не изменился. Это ты думаешь, что я изменился!

И он, задыхаясь, смеется своим обычным смехом вперемешку с кашлем. Да, это правда: в этом он никогда не изменится.

– Хорошо, я рад за тебя. И чему я могу приписать эту невероятную и радикальную перемену?

– Ну, знаешь, люди растут, набираются нового опыта. – Скелло прикладывается к бутылке пива и делает большой глоток. – И так или иначе немного меняются. – Он громко рыгает. – Но не слишком! – И снова смеется.

Тут из кухни с большим подносом поленты, по краям которой, среди дымящегося соуса, разложены кусочки маринованных телячьих потрохов и колбасок, приходит Банни.

– Господа… Полента подана! – говорит он.

Несмотря на то что весна, все возвращаются в квартиру с балкона, встают с диванов, приходят с лестничной площадки. Стол, можно сказать, берут штурмом. Передают друг другу картонные тарелки, ножи, вилки, салфетки, а Банни возвращается на кухню и вскоре выходит оттуда со вторым подносом, тоже полным поленты, соуса, кусочков колбасок и телячьих потрохов в маринаде.

– А вот еще одна. Посторонитесь!

Кто-то отодвигается в сторону, и, когда я внезапно его вижу, меня загораживают Хук и Маддалена. Судя по всему, он развлекается, болтает с Паломбини, размахивает руками, в которых у него пластиковая тарелка и вилка. Но кто же он? Почему мне кажется, что я его знаю? А потом меня осеняет. Это как мгновенная вспышка, как кинопленка, которую быстро отмотали назад, а потом стали прокручивать снова, в замедленном темпе, останавливая ее в нужный момент, когда передо мной появляется он. Он, этот чертов воришка – тот самый, который взломал у меня руль, и из-за него мне пришлось заплатить автосервису «Хонды» пятьсот двадцать евро. Как же мне повезло, что я пришел на эту вечеринку! Я на ходу останавливаю Банни, который возвращается на кухню.

– Сандро, сделай мне одолжение: встань позади меня и никого не пропускай.

– Разумеется, Стэп. Без проблем.

Он мне улыбается. Он ничего не знает, не знает, что произойдет. Но, что бы там ни было, его это устраивает. Как и в прежние времена, хватило одного знака, без лишних слов. И вот я быстро иду к столу. Молодец, Паллина, я рад твоему выбору, вот тебе мое благословение. Парень продолжает болтать с Паломбини и вдруг видит, как толпящиеся перед ним люди расходятся в стороны, один за другим: мы идем вперед, аккуратно их отодвигая. Тогда ему становится любопытно, и он прекращает болтать. И видит меня. Он смотрит, как я быстро, не раздумывая, прямиком иду вперед. И только в конце он начинается таращиться, но уже слишком поздно. Он бросает тарелку и вилку и поворачивается, чтобы убежать, но я его мгновенно настигаю. Я беру его за горло сзади, сильно сжимая его правой рукой, а левой хватаю все имеющиеся у него волосы и толкаю его к первой открытой балконной двери.

– Эй, ты…

– А ну молчи. Тихо, тебе говорят.

Банни идет за мной. Когда мы выходим на балкон, он закрывает за собой дверь. Я вижу, что из комнаты кто-то за нами наблюдает, но вскоре теряет интерес и продолжает стоять в очереди за все еще горячей полентой. Банни сдвигает два шезлонга, тем самым перекрывая доступ к той части балкона, где находимся мы. Правой рукой я толкаю парня лицом к стене, прижимая его к ней всей щекой. А левой рукой, чтобы он не вырвался, держу его за волосы.

– Ай, черт, да больно же!

– Ничего страшного. Ты же меня помнишь, не так ли?

Парень, прижатый щекой к стене, дергается и лягается.