Три метра над небом. Трижды ты

– Не знаю почему, но эта фраза меня как-то задела. Я подумала, она может иметь значение и для вас. Да, в каком-то смысле я сделала это для ее счастья.

И Джулиана слегка улыбается, как тот, что знает, что совершил промах. А потом выходит, закрывая за собой дверь.

Джорджо встает со своего кресла, подходит к холодильнику, открывает его и заглядывает внутрь.

– Учитывая то, что происходит в этом кабинете, я бы заменил в нем напитки. Отныне будем держать здесь не кока-колу и не зеленый чай, а пиво, водку, ром. Одним словом, я бы перешел на крепкие спиртные напитки. С другой стороны, мы пойдем навстречу переменам, не так ли? Мне кажется, я понимаю, что мы имеем дело с так называемым «поиском счастья».

– Черт, не смеши меня и передай мне еще одну колу…

– Никто и не собирался тебя смешить, – говорит он, с сомнением разглядывая бутылку.

– Ну что тогда? По крайней мере, может получиться хороший сюжет для сериала…

– Да, это уж наверняка. Мы же делаем развлекательные программы, викторины и игры. Так почему бы не начать выпускать сериалы? Неплохая идея.

– И это будет отличным началом первой серии. Но вот в чем вопрос: «А что произойдет потом?» – Так что я почти вынужден рассматривать ситуацию именно под этим углом. – Выходит, я оказался на выставке Бальтюса потому, что она хотела со мной встретиться. Таков первый неоспоримый факт. А второй заключается в том, что Баби не имела ни малейшего намерения работать с нами.

– Ты в этом уверен?

– Баби никогда бы не сделала ничего подобного. – Я произношу эти слова и тут же понимаю, что больше не могу быть уже ни в чем уверенным. Кто же Баби на самом деле? Что произошло за все это время? Насколько она могла измениться? Я смотрю на кока-колу. Точно, в этом кабинете нужны крепкие спиртные напитки: они бы помогли в ситуациях, подобных этой. – Скажем так: Баби и не собиралась к нам на собеседование. Она пришла, чтобы показать мне моего сына.

Произнося это слово, я испытываю новое, неизведанное ощущение: у меня сжимается и желудок и в то же время сердце. Я теряю ясность мысли и чувствую, что меня вот-вот охватит приступ паники. Однако мне удается успокоиться, не думать об этом, сделать глубокий вдох. Джорджо так или иначе что-то понял и потому мне не мешает, дает мне передышку и больше не одолевает меня своими вопросами.

– Хочешь, чтобы я на какое-то время оставил тебя одного?

– Нет, не волнуйся.

– Хочешь, чтобы мы об этом поговорили?

– Да, хотя, уверяю тебя, я не очень-то понимаю, что сказать.

Внезапно я вспоминаю о футболке, которую подарила мне Баби, – такую же, как на моем сыне.

– Его зовут Массимо, ему шесть лет, и он моя копия. Только очень красивый.

Джорджо начинает смеяться.

– А что бы ты еще мог сказать! Он же твой сын!

– Да, но я спрашиваю себя, почему она ждала так долго. Почему захотела, чтобы я узнал об этом именно сейчас?

– Потому что ты поднял бы скандал, потому что, может, ты захотел бы, чтобы она жила по-другому.

– Конечно.

Я ошеломлен. Жить по-другому… С ней. Она носила под сердцем моего ребенка и собиралась замуж за другого. Это было несправедливо. Она действовала по своему усмотрению, не думая обо мне, хотя я был частью этой жизни – того, что зарождалось, того, что уже было создано. Мне полагалось сказать, что я думаю. И внезапно я вспоминаю эту последнюю ночь с Баби и то, как она мне сказала: «Продолжай, не волнуйся». И потом ее слова в машине, когда я пытался понять, почему она хотела, чтобы я в нее проник. Она меня успокаивала: «Не волнуйся, я принимаю противозачаточные». И больше я об этом не думал. Я забыл все из-за ее последних слов: «Через несколько месяцев я выхожу замуж».

Во мне все словно окоченело. Будто все погасло после обрыва пленки, как это иногда бывало дома, когда папа в гостиной показывал видео со своей камеры «Супер-8», и внезапно слышался глухой шорох рвущейся пленки; экран становится совершенно белым, заполнившись светом, которому опять предоставили свободу. Но я знал, что мой отец склеил бы пленку, и я бы смог смотреть это видео и дальше, понять немного больше, узнать, чем все кончится. А вот с Баби после той ночи пленка разорвалась навсегда.

– Ну и что ты решил? Что ты хочешь делать?

Я, все еще ошарашенный, удивленно смотрю на Джорджо.

– Думаешь сказать об этом дома?

– Не знаю. Все это так странно… Надо об этом подумать.

– Баби хочет, чтобы ты признал своего сына?

– Не думаю, но мы об этом не говорили.

– Наверное, она хочет денег на содержание ребенка, на школу?

– Слушай, может, ты не понял, но я не имею об этом ни малейшего понятия. Все произошло так быстро. Я был сбит с толку, отброшен в прошлое. И теперь выясняется, что это прошлое – настоящее и даже будущее… Я думал, что забыл Баби, но оказалось, есть нечто, что нас связывает навсегда: у нас есть сын.

– Конечно. По крайней мере, ясно одно…

Джорджо встает и решительно направляется к двери. И в этой его уверенности я наконец-то усматриваю хоть какую-то отчетливость, потому что когда ты настолько сбит с толку, тебе годится любой, кто незамутненно мыслит и за тебя. Так что я смотрю на него с большим любопытством.

– И что же?