Три мгновения грешного лета

– Да нет, ты не прав. Мне слишком хорошо с тобой, чтобы упражняться в этом занятии. Но меня не оставляет ощущение, что оно мне заслоняет все остальное. И это не правильно. Я так долго не смогу. В жизни всегда существует нечто большее, чем то, что есть у человека на данный момент. И это большее, не знаю уж к счастью или к несчастью, не дает покоя. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Артем пожал голыми плечами.

– Это все отговорки. Их можно придумать сколько угодно.

– Может быть, да, а, может быть, и нет, – задумчиво произнесла Светлана. – Я сама точно не знаю. Мне надо в этом разобраться. – Ее мысль вновь вернулась к автору послания. – Человек так мало знает о самом себе, что ни в чем не может быть уверенным до конца. Хотя, – она лукаво посмотрела на Артема, – в одном я сейчас уверена на сто процентов, я хочу тебя. Иди немедленно ко мне.

Артем встал и одним прыжком взлетел на кровать. Ее рука нашла его член. В ближайшие несколько минут она была намерена поклоняться только этому божеству.

Глава 10

Светлана так уже привыкла ездить на машине, что, уходя с работы, почти со страхом думала, что придется сейчас нырять в душное, переполненное, как бочка селедкой, людьми метро. Утром ее старенькие «Жигули» почему-то решили не заводиться, и ей пришлось добираться до офиса общественным транспортом. И сейчас ей предстояло проделать такой же ужасный обратный путь.

Внезапно она услышала, как кто-то ее окликнул. Она повернула за зов голову и увидела, что рядом с ней в машине сидит Стефанов. Светлана почти не сомневалась, что он специально подкараулил ее.

– Вы кажется, сегодня без машины? Если хотите, могу вас подвезти, – предложил он.

Просьбы начальства следует выполнять более неукоснительно, чем его приказы. Это правило Светлана уяснила себе давно и твердо. И потому решила принять предложение. Хотя, если бы она не опасалась выбирать, то предпочла бы общественный транспорт. Итак, все издательство полно слухами про их бурный несуществующий роман. И можно не сомневаться, что кто-нибудь, да увидит, как они отъезжают вместе. Может быть, намекнуть ему на то, какими опасными последствиями чревата эта поездка, да и все другие неформальные контакты? В конце концов, он как руководитель должен заботиться больше других о чистоте своей репутации.

Она подошла к машине, Стефанов, почти не скрывая радости, выскочил из нее и отворил перед ней дверцу. Она села.

– Сегодня весь день я читал ваш перевод, – сообщил Стефанов, когда они отъехали от издательства. – Великолепная работа. У вас не только прекрасное знание языка, но и невероятное чувство стиля. А вы сами не пробовали писать оригинальные произведения? Мне кажется, у вас бы получилось.

Несколько секунд Светлана раздумывала, признаваться ли ей в своих литературных грехах.

– Был период, когда меня сильно потянуло на творчество, – решила она все же признаться. – Я писала каждый день по несколько часов. Но затем пришла к заключению, что все это несерьезно, что это в худшем виде дамская проза. Чувства, любовь, измены, страдания героини. В конце концов, я решила, что не стоит смешить мир. Количество написанной дряни не поддается измерению и грозит отнять пальму первенства самой высокой горы у Джамалунги. И не стоит увеличивать ее высоту.

– Мне кажется, вы слишком сурово себя судите, – заметил Стефанов. – А могу я взглянуть на ваши творения? Только не говорите, что вы их уничтожили. Это не так. Они спокойно пребывают в вашем компьютере.

Светлана невольно засмеялась. Она действительно хотела привести именно этот аргумент. И как он догадался? Стефанов понял ее мысли.

– Догадаться было нетрудно. Я сам автор и хорошо представляю авторскую психологию. Ему легче поднять руку на самого себя, чем на то, что он написал. Согласитесь, что в глубине души мы не верим в собственную бездарность, и таим надежду, что однажды наше творчество все же получит признание. Даже если это случится после нашей смерти. В литературе, в искусстве таких примеров – тьма. Почему мы тоже не сможем оказаться среди этих непризнанных своевременностью гениев?!

– Не буду скрывать, такие мысли в свое время меня посещали. Но мне кажется, я все же достаточно хорошо разбираюсь в литературе, чтобы трезво оценить, чего стоит мое произведение. И, кроме того, мне кажется, что я никогда не страдала авторским самоослеплением, когда каждая написанная тобою строка представляется гениальной и неповторимой. Просто что-то накатывало периодически на меня, требуя, чтобы я позволила этому выбраться наружу. Вот я и помогала это сделать. Не более того. То, что я писала, скорее всего, было неким способом самоосвобождения. Таким своеобразным образом я решала собственные проблемы.

– А разве любое творчество не преследует те же цели? Художник подсознательно ощущает, как наполняется каким-то внутренним содержанием и испытывает сильнейшее желание выразить его в какой-то определенной форме. Так рождается любое творчество. И гениальное, и бездарное. Механизм один. Результаты разные.