Три минуты молчания

"Сенечка золотой мой, что же ты не приехал под Новый год, как обещал? Мы со Светой так тебя ждали, наготовили всего, а ты не приехал. С тех пор как я министру писала, чтоб тебе на год службу скостили как единственному кормильцу, вон сколько прошло, а ты все равно на море остался, и к нам заезжал всего два раза, и то все проездом, проездом. Ну, приезжай хоть в эту весну да побудь подольше.

Света большая стала, невеста уже, и парни ее провожают из школы. Тебя каждый день вспоминает, забыл, говорит, нас Сенечка. И пишешь ты нам редко и все невпопад: сначала я за декабрь от тебя получила, а после уж за ноябрь. Огорчаешь ты своего очкарика. В рождество я на отцову могилу сходила, поплакала и стежку протоптала. Пирамидка, что ему от депо поставили, вся ржой пошла с-под болтов, весной отчищу. Золотой мой, купили еще дров на 20 рублей и, наверно, будут стеллажи под книги, ты ж читать любишь, так напиши, как их оставить просто тесовые, не морить и не крыть лаком, может, это будет пообстрактней?*

* Так в тексте.

Встретила я днями Люсю. Она все незамужем и такая ж красивая, тебя помнит, приветы передает. И Тамара тебя помнит, хотя она с животом ходит, не знаю от кого, тоже незамужем. Она напротив нас раньше жила, вы в школу вместе ходили.

В Дворце культуры артисты выступали из Москвы, ой какие талантливые, очень красиво все преподнесли, я так восхищалась. Сидела я на 40 ряду, и все было слышно и видно.

Золотой мой, беспокоит меня, что ты деньгам счету не знаешь, а ведь получаешь хорошо. Я как посмотрела на тебя в последний приезд, неужели больше себе ничего не купил, только костюм и пальто зимнее. Ты бы мне все присылал, я лишнего на себя не потрачу. Золотой мой, напиши, как живешь, как нервы и настроение. Очень хочу, чтоб ты был спокоен, не нервничал и был здоров, только этого хочу.

Твоя мама Алевтина Шалай.

Сама я здорова вроде ничего, иногда душит горло, но потом проходит.

А. Ш."

Хорошо такие письма в море читать. Тут я себе сто клятв даю, что на все лето заверну в Орел. И самому не верится, что когда вернемся, совсем другие будут планы.

Как же все получилось? Сошел я с крейсера - на год раньше других - и дал себе зарок, что больше я в море и пассажиром не выйду. А вышел - через неделю, на траулере. Надо же было, чтоб я на вокзале объявление прочел тюлькиной конторы. Большой набор тогда шел, и деньги предвиделись немалые. А с чем мне было домой возвращаться - с десяткой в кармане? Вот я и решил одну экспедицию сплавать. И - не обманулся, пришел с такими деньгами, каких до этого и в руках не держал. И в поезде, возле Апатитов, чистенько их у меня увели. Со всеми шмотками, с чемоданом. Хорошие мне соседи попались в вагоне-ресторане, и имел я дурость их в свое купе пригласить: зачем же им на жесткой плацкарте валяться, когда у меня свободно? Один, помню, пел неплохо, другой - на гитаре; в общем, дай Бог попутчики... Хорошо - в том же вагоне свои ехали, скинулись мне на обратный путь. Ну, и "деда" я уже встретил, он-то меня и выручил, я хоть в Ялту на три недели смотался, отогрелся после Атлантики. Вот так и пришлось во второй раз идти. Но уж, думал, только раз еще, больше меня туда не заманишь...

А Люсю эту я помнил. Не такая уж она красивая, но я с ней первой целовался, и кажется - любовь была; хотя, когда я из школы ушел, мы все реже и реже встречались. И все же она провожать пришла, когда меня призвали, ждать обещала - четыре года. А вот, оказывается, и до сих пор ждет. А может, и не ждет, просто судьба не сложилась.

И Тамару я помнил, только мы не вместе в школу ходили, а - по разным сторонам улицы, как незнакомые. А потом она ко мне в депо пришла и сказала: "Теперь ты для Люськи ничто, понял. А для меня - все". Может быть, и здесь любовь была, она тоже на вокзал примчалась провожать, хотя я не звал ее, и смотрела издали, как я Люсю целую, - такими злыми глазами, в упор.

Все это - детство, к нему уже не вернуться. Я стал читать от Лили:

"Милый Сеня!