Три минуты молчания

- А мы что делаем, Иван Кузьмич? - Граков спросил досадливо. - Мы разве не прислушались? Но надо же решать по существу.

Групповой пожал плечами. Решать ему очень не хотелось. Граков подождал и отвернулся от него.

- Что ж, Сергей Андреич. Твои соображения, конечно, весомые. Тем более ты акт составил. Стал, так сказать, на официальную точку зрения. Тем самым ты с себя ответственность как бы снимаешь...

"Дед" как будто не слушал его, смотрел на фарерские сопки.

- Ну, естественно, ты о безопасности обязан думать. На то ты и стармех. Никто тебя не осудит, если ты находишь, что судно аварийное, и надо его вести в док. В таких случаях лучше, как говорится, перестраховаться. Никто не осудит, ты прав. Но стране рыба нужна, вот в чем дело. Мы все это помним. Стране нужна рыба.

"Дед" поглядел на него как-то устало.

- Стране тоже и рыбаки нужны.

Граков засмеялся, оценил шутку.

- Метафизик ты, Сергей Андреич. Отделяешь людей от дела. Ну, что ж. Вот они-то пусть и решают. А, рыбаки? Как - уйдем в порт или останемся на промысле, выполним трудовой долг? Тут первое слово - команде. Не возражаешь?

"Дед" чего-то хотел ответить, потом повернулся и пошел прочь. Мы расступились, дали ему пройти.

- Ну, утопленники, - Граков к нам подошел, - ваше слово! Никто за вас его не скажет. Опасность некоторая, конечно, есть. Бабилов - механик знающий. Но и мы с вами тоже кое-что знаем. Как люди плавают. В каких, понимаете, условиях. Когда необходимость велит. Про это ведь в акте не напишешь...

Мы стояли толпой, переминались. Потом Шурка спросил:

- Ну дак чего? В порт, значит не идем?

Граков ему улыбнулся:

- Хочешь, чтоб я тебе приказал? А я, наоборот, тебя хочу послушать, твое мнение.

- А чего меня-то слушать? На ж... поглядеть, как нам ее поцеловали.

- Это ты называешь "поцеловали"? Я думаю, это по другому называется. Это на вашу ж... только "обратили внимание". Так точнее будет, правда? Да сам же ваш Бабилов - слыхали? - "чепуха", говорит, заварить - раз плюнуть.

Я сказал:

- Он не про это говорит.

Шурка от меня отмахнулся, чуть не со злостью.

- Да будет вам хреновину плести с твоим "дедом"! Помешались на этой заплате.

Граков переглянулся с групповым.

- Я ж говорю, совсем он их деморализовал. Тот лишь плечами пожал, не ответил. Тут Ванька Обод вперед выступил.

- Лично я вот списаться хочу... Это как, можно или нет? Граков поглядел на него строго. Ванька весь ужался.

- Как фамилия?

- Да чо "фамилия"? Вопрос нельзя задать?

- Ну, а все-таки, фамилия у тебя есть? Или ты ее стесняешься? Вот у меня - Граков, все знают. А ты у нас - беспризорный, что ли? Иван, не помнящий родства?

Ванька помялся, выдавил из себя:

- Чо это не помнящий? Иван Обод... Ну?

- Родила, наконец! Значит, списаться хочешь, Иван Обод? Товарищей бросить?

- К доктору я на прием записан. Еще раньше.

- Болен, значит? Плохо себя чувствуешь? Это другое дело, прости. Это вопрос не принципиальный. Конечно, держать не будем. Причина вполне уважительная.

Бондарь спросил:

- А другим нельзя? Ребров моя фамилия.

- Можно, Ребров. Представь себе, можно. Каждый, кто хочет списаться, может это сделать. В установленном порядке. Подать заявление капитану, получить у второго штурмана аттестат и так далее. Держать никого не собираемся. Боязливые да робкие нам не нужны. Коллектив у нас здоровый, а от балласта освободится - еще будет здоровее. Так, орлы?

Он улыбался, все свое золото выставил, а руку положил на плечо - тому, кто поближе. А ближе всех к нему Митрохин стоял, чокнутый наш, моргал белесыми ресницами. И тут он весь встрепенулся, покраснел, даже затрясся от злости, что ли, или знамение ему привиделось.

- Что мы стоим, действительно, лясы точим! Работать надо! Чиниться. А думать - не хрена, ребята. А ну, айда работать!

- О! - Граков удивился даже, потрепал его по плечу. - Гляди-ка, Иван Кузьмич. Мы тут про железо беспокоимся, а на этом железе - еще люди плавают!

Чокнутый наш рванулся - куда-то чего-то вкалывать.

- Ну, ребятки, - Граков нам сказал. - Давайте-ка, действительно делов у нас хватает, не будем розовым мечтам предаваться.

Мы постояли и разошлись. Тут лишь заметили, что сварщики уже протянули провода к корме, притащили с катера пару стальных листов. Все - пока мы лясы точили.

- Веселей, веселей на палубе! - Это уже старпом покрикивал из рубки. Заспались.

Шурка задрался с ним:

- Сиди там. Скажи спасибо, что не разжаловали.

- Ты с кем разговариваешь?

- С кем! С тобой.

- А ты глаза разинь. Ты не со мной одним. А за ним действительно кеп стоял - хмурый, шапку на брови надвинул. К нему тоже как будто относилось.

- А я вообще говорю. Кой-кого не мешало бы разжаловать.

Кеп отошел вглубь. Я взял Шурку за рукав, увел от греха подальше.

Отдраили трюма, стали бочки катать на полубак. Это - чтобы корма поднялась. Все делали молча, но каждую минуту готовы были сорваться. Так оно вскорости и вышло.