Три минуты молчания. Снегирь

– Тревогу для кого играли?

– Не знаю. Не для меня. Меня-то уже ничего не тревожит.

Тут Жора и увидел этот провод, который я сорвал.

– Хари ленивые! Себя уже спасать неохота! В могилу легче, чем на палубу?

Глаза у него и без того красные, как у кролика. А тут дикой кровью налились.

– Тебе бы автомат, – сказал Серёга. – Ты б нас всех тут очередями, да?

Жора шагнул к нему, замахнулся. Серёга начал бледнеть, но глаз не отвёл. Жора его оставил, опять взялся за Ваську.

– Встанешь или нет?

Взял его обеими руками за ворот и посадил в койке. А вернее, держал его на весу. Он сильный, Жора. Он бы мог его и к подволоку вздёрнуть, одной левой. Васька захрипел, ворот ему стянул горло.

Димка и Алик застыли молча. Вдруг Димка стал матовый, сказал, зубы сжав:

– Ну, если б мне так…

Жора поглядел на него и кинул Ваську опять на койку.

– Можно и тебе.

Димка мотнул головой и весь сжался, стал в стойку – левую выставил вперёд, а правой прикрыл челюсть. Но я-то чувствовал, чем это кончится. Жора на ринге не обучался. Но он обучался стоять на палубе в качку. И ни за что не держаться. Он не шатнулся, когда кубрик накренило. А Димка упал спиной на переборку, и от его стойки ничего не осталось.

Кинулся вперёд Алик, выставил руку:

– Вы что? Опомнитесь!..

Я увидел – сейчас он будет бить их обоих. Он их будет бить страшно, в кровь, зубы полетят. И мы все вместе этого бугая не одолеем. Я шагнул Жоре наперерез и обеими руками толкнул в живот. Он не устоял и сел в койку. А я наклонился и взял в руку что потяжелее – сапог.

– С битьём ничего не выйдет, – сказал я Жоре.

Он сидел в койке – коленями чуть не к подбородку. Пока бы он встал, я бы успел ему всю рожу разбить сапогом. Да просто пальцем повалил бы обратно.

– Ладно, – сказал Жора. – Пусти.

Я бросил сапог. Он вылез, пошёл к двери.

– Через пять минут не выйдете к шлюпкам – всем, кто тут есть, по тридцать процентов срежу.

– Что так мало? – сказал Шурка. – Валяй все сто.

Васька вдруг всхлипнул. Глаза у него полны были слёз. Шурка повернулся к нему:

– Ты чего, Вась? Не надо…

Васька утёр слёзы кулаком, а они от этого полились ещё сильнее. Это невыносимо смотреть, как бородатый мужик плачет навзрыд. Тут и Жора смутился:

– Не скули, хрена ли я тебе сделал?

– Уйди. В гробу я тебя видел, палач!

– Хватит, – сказал Жора. – Кончай, а то…

– Ну, бей, сволочь. Ударь лежачего.

– Ты встань, – Жора усмехнулся, – будешь стоячим.

– Не встану! Подохну здесь, а не встану! Зачем мне жить, когда такие твари живут, как ты…

Слёзы Ваську совсем задушили.

– Уйди же, – сказал Серёга. – Уйди по-доброму.

Жора нас оглядел и перестал усмехаться. Наверное, дошло до него, что мы кончились, не поднять нас никакой силой.

Он вышиб кулаком дверь, пошёл. Прошёл половину трапа и крикнул:

– Шалай! Ну-к, выйди.

Я к нему поднялся.

– Ты всё про свою судьбу понял? Тебе ж не плавать после этого, кончилась твоя карьера. После того как ты руку на штурмана поднял. Не руку, а сапог…

– На штурмана нельзя, – я сказал. – На матроса можно.

– Дурак, я жаловаться не пойду. Я тебя своими мерами калекой сделаю на всю жизнь. В порту сочтёмся, согласен?

– Хорошо бы ещё доплыть до него.

– Что за плешь? Что вы все сопли распустили!

Он повернулся, чтобы идти, и снова встал.

– А не думаешь, Шалай, что вся эта плешь – с тебя началась? Своей вины тут не чувствуешь? Я, между прочим, не доложил никому, как ты кормовой отдал. Так ты бы, дурак, благодарность поимел. А ты мне не даёшь людей поднять по тревоге. За такие вещи знаешь что полагается? Шлёпают – и будь здоров.

– Жора, что же мы делаем! Помощи у других просим, в шлюпки садимся, свой пароход покидаем, а сети – не отдаём.

– Прекрати! Ты за них не ответчик. – Вдруг он наклонился ко мне, к самому лицу: – А хочешь собой, так сказать, пожертвовать – валяй, руби вожак.

Я не ответил.

– Но не советую, – сказал Жора.

Он вынырнул, побежал по палубе, и свет в капе померк. Я сел на ступеньку. Да, так оно и выходит, что с меня началось. Если Фугле-фиорда не считать, где все решали. Вот в этом всё дело, что все. Не на кого пальцем показать. Ну, ладно, пусть на меня. Тогда чего ж я сижу, ведь топор – тут, за капом, в ящике лежит. Раза четыре стукнуть по вожаку – вот и вся жертва. Должен же я что-то для людей сделать, если я же их, оказывается, и погубил.

Вдруг я увидел – Димка стоит внизу, тусклый свет падает на него из кубрика. Не знаю, сколько он там стоял. Может быть, слышал наш разговор с Жорой.

Димка прикрыл аккуратно дверь, поднялся ко мне, сел рядом:

– Нужно что-то делать, шеф.

– Вот и я думаю. Только, наверно, поздно.

– Шеф… Правда, что плотик есть на полатях?

– А ты не видел? Ну, он всегда поводцами завален. Белый такой, с красным.

– Он надувной?

– Плотик-то? Нет, железный. Пустотелый.

– Там двое смогут?

– Ну… Вообще-то он тузик.

– Ну и что – тузик?

– Одноместный, значит. Но двое тоже смогут. Хотя опасно.

– Утонет?

– Тесно в нём, трудно грести. Ну, когда жить охота… А что, решились вы с Аликом?

Он придвинулся ко мне.