Три минуты молчания. Снегирь

Он что-то начал рассказывать мне, про какие-то свои предчувствия, но я уже не слушал, дремал. И не мешало мне, что перекатывает в койке.

Сколько я проспал? Мне показалось – минуту. Так оно, верно, и было.

Я услышал – кто-то бежит, врывается в кап. И сапоги бацают по трапу – наши, полуболотные. Двадцать ступенек трапа – двадцать ударов мне в уши. И крик:

– Бичи, подымайсь! Есть работа на палубе! – Это Серёга орал, как будто мёртвых будил на кладбище. – Шотландец тонет! Шотландца идём спасать!

Глава пятая Клавка

Пусть жалок раб в селении глухом,

Далёком от тебя, как своды неба эти,

Но если женщина грустит о нём,

Я вижу в этом знак, что стоит жить на свете.

Японская танка

1

Я лез по трапу и видел – оба прожектора врублены, но светят, что называется, один другому: заряд валил, какого я не видывал. Снизу его хоть смывало волной, а на мачтах, на вантах нарастали бороды, как на соснах в тайге.

Сколько прошло, как Серёга обратно побежал на руль, а в кубриках не шевельнулись. Один я вышел сдуру. Вдруг из снега вынырнула фигура – огромная, лица не видно под капюшоном. Надвинулась на меня, и я узнал «деда».

– Ты, Алексеич? – потащил меня вниз. – Почему же не выходят? Работа есть на палубе.

На комингсе кто-то сидел. «Дед» об него споткнулся, выругался и посветил фонарём. Это Митрохин сидел, таращил глаза.

– Совсем хорошо. Ещё один пробудился.

Но я-то знал, что он спит, хотя оделся и пересел сюда из койки. Я его взял под мышки и отсадил, чтоб можно было пройти в кубрик.

– Подымайсь!

Не шевельнулись.

– Да, – сказал «дед». – Так не выйдет.

Он перешагнул в середину кубрика, раскинул сапоги, роканы, телогрейки, стал отдёргивать занавески.

– Сварщик! – «Дед» узнал Шурку, стал его трясти. – Замлел, сварщик? Ну, встанем, подымемся…

Шурка замычал, но глаз не открыл. «Дед» его вытащил из койки, пересадил на стол. Шуркино лицо запрокинулось – совсем неживое.

– Ты подержи его, – сказал «дед». – Этот-то наш, в активе. Я за другого примусь.

Другой был Васька Буров. Лежал он такой успокоенный, руки на груди, бородёнка выставилась в подволок. Хоть медяки ему клади на глаза. «Дед» к нему присел на койку, взял за плечи и посадил.

– Вставай, артельный! Не спишь ведь.

– Ну, не сплю, – сказал Васька с закрытыми глазами.

– Людям надо помочь, такое положение. Я-то думал – артельный наш, главный бич, первым на палубу вышел, как политрук в атаку, другим пример показал. А он тут лежит. В белой рубашоночке, хорошенький такой… Помирать что ли собрался?

– Тебе-то что?

– Да зачем же, это от нас не уйдёт. А люди без нас погибнут, если ты не встанешь.

– Какой там ещё шотландец! Никуда я не выйду.

– Выйдешь. Я не шутя говорю.

Я сказал «деду»:

– Ты только не бей его.

– Зачем? Он сам встанет.

Шуркина голова перевалилась ко мне на плечо. Он мычал и понемногу очухивался. А «дед» встряхнул Ваську, и Васька открыл глаза. Лицо у него сморщилось, вот-вот он заплачет.

– Сами-то уже пузыри пускаем…

– Но у нас-то хоть надежда есть, а у них – никакой. Ну, артельный! О чём ты думаешь, мне хоть скажи…

– Мало ли о чём… Чего ты с меня начал? Молодые есть, а я – старый.

– Сколько же тебе?

– Сорок два.

– Вот это здорово! Что ж про меня-то говорить? Совсем, значит, песочница? Нет, это неинтересный разговор.

«Дед» его вытащил из койки. Васька стал на ноги и всхлипнул.

– Где его шапка? Ты, сварщик!

Шурка наклонился молча и поднял Васькину шапку.

– На! – сказал «дед». – Лысину прикрой, молодой будешь.

Васька, под нахлобученной шапкой, опять закрыл глаза и всхлипнул:

– Всё равно ж я опять лягу.

– Ложись, чёрт с тобой, – «дед» рассердился. – Смотреть на тебя, чучело!..

Васька наклонился за своей телогрейкой. «Дед» подошёл к салагам:

– Ну, а как романтики наши? Сами встанут или помочь?

– Встали уже. – Димка с запухшими глазами покачался сидя и спустил ноги. – Алик, не спишь?

Алик молча полез из койки. «Дед» пошёл в соседний кубрик. Там дверь была на крючке, он подёргал, потом навалился плечом и вломился в темноту.

– Почему лежим, когда артельный встал?

– Иди ты… – бондарь ему ответил. И сказал, куда идти. В такое жуткое и далёкое, что и не представишь себе.

«Дед» ему не дал закончить. Смачно ударил кулак, и рёв раздался, дикое какое-то рычание, и чьё-то тело шмякнулось. Там свалка началась, сапоги стучали, хриплая ругань доносилась. Я вмиг озверел и кинулся за «дедом». Я до смерти испугался, что они там его забьют – ударят чем-нибудь по голове спросонья. Но «дед» вышел мне навстречу.

– Ступай на палубу. Ты у меня первым должен выходить!

Я пошёл и оглянулся – «дед» вламывался в боцманскую каюту. Оттуда метнулся свет, а в луче вылетел дрифтер – босоногий, в исподнем. Затем дрифтеровы сапоги вылетели и дрифтерова телогрейка, а после боцманское хозяйство полетело и напоследок – сам боцман.

– Встаём, чего шуметь-то?