– Но ведь сама музыка не содержится в партитуре, – попыталась возразить Джульетта. Ей казалось, что практика исполнения гораздо важнее партитуры. Каждому поколению пришлось бы заново формировать репертуар, даже если бы все библиотеки были завалены хореографическими записями. Импульс для танца поступает из жизни, от конкретного переживания, не из партитуры. Литературу невозможно сравнивать с музыкой или танцем.
– Почему? – не согласился он. – Танец – это ведь тоже особый язык, абстрактный, символический.
Но для Джульетты танец оставался скорее формой самовыражения, особым видом музыки тела.
– Ведь музыка сама по себе достаточно абстрактна. Чистая математика. Вспомни партитуры Шопена. Вид напечатанных нот впечатляет не меньше, чем звуки, которые они вызывают к жизни.
– Может быть. Только то, что я слышу и танцую, не математика. Это музыка.
– Просто ты не хочешь этого слышать.
– Не хочу слышать
– Математику. Отношения между величинами, гармонию. Все это – математика. Если бы силы, удерживающие мир, могли издавать звуки, мы воспринимали бы их как музыку. Точно-точно. Возьми, например, фугу.
Она подняла его на смех.
– Вот именно. Об этом я и говорю. Я не беру фугу, я ее слушаю. Когда я слушаю фугу, я думаю о воде, о ветре или о дожде и небе, и уж конечно, не о квартах и квинтах. А если бы вдруг стала думать обо всем этом, то немедленно бы ее выключила, эту музыку.
Он наморщил лоб и притянул ее к себе, на диван.
– А я все-таки думаю иначе, – прошептал он.
– Ну и как же ты думаешь? – прошептала она в ответ, прикусив мочку его уха. Он тихо засмеялся, откинулся назад, положил ее голову к себе на колени.
– Я стремлюсь к тому, чтобы мои танго можно было читать, как слова.
– На каком же языке?
– На моем собственном. Он, конечно, не такой продуманный, как система Бенеша, но, при желании, и через двадцать лет и даже через пятьдесят можно будет расшифровать то, что я хотел сказать.
Джульетта приподнялась, прижалась лбом к его лбу и принялась расстегивать его рубашку.
– Я бы предпочла расшифровать тебя прямо сейчас, – тихо сказала она, коснувшись тела Дамиана, – а не через пятьдесят лет.
Расстегнув рубашку, Джульетта стянула ее и поцеловала его в плечо.
– Так что там зашифровано в твоих танго?
– «Я люблю Джульетту».
– Нет, я серьезно.
– Я только и делаю, что выписываю на паркете твое имя. Вот посмотри…
Он встал, сделал несколько шагов. Потом остановился и сказал:
– Сначала G и I, как в
Дамиан отвел влево согнутую в колене ногу, потом той же ногой выполнил легкое крестообразное движение возле пола.
Она следила за игрой его мышц под кожей, восхищалась контролируемым спокойствием обнаженного торса над грациозными перемещениями ног, воплощавшими уже танцевальный эквивалент для Е и двойного Т. Он остановился на мгновение, подумал и сказал:
–
Развернулся вокруг своей оси так быстро, что ноги на мгновение переплелись крест-накрест, выпутался при помощи крестообразных шагов, потом дважды ударил пятками друг о друга, словно танцевал фламенко, соскользнул в правостороннее вращение и вернулся в исходную позицию.
– А теперь заключительная буква для самого прекрасного создания на земле: А, как в
Воспоминание заставило ее остановиться посреди улицы.
И это замечание Лутца: «Дамиан танцует странные вещи. Поэтому все его ненавидят».
Если бы у нее была видеокассета с записью последнего представления в Берлине! Может, там он тоже написал что-то на паркете?
Танго и математика.
11
Была почти полночь, когда Джульетта приехала на такси по указанному Линдсей адресу. Пока шофер искал мелочь на сдачу, она рассматривала здание. Решетка ограды сдвинута в сторону. Сквозь нее кое-где пробивается слабый свет из освещенного холла. Здание больше напоминает Дворец спорта или молодежный центр. Джульетта взяла сдачу и вылезла из прохладной машины в удушливую ночную жару. В холле за столиком возле входной двери сидел мужчина. Перед ним стояла самодельная картонная коробка с надписью фломастером: «5 песо». Рядом – объявления и брошюры, рекламирующие все, что имеет отношение к танго: туфли, курсы, учителей. Она положила на стол банкноту и взяла зеленый билетик. Дверь в зал приоткрылась, в холл ворвалась музыка. В дверях стоял другой мужчина: он взял у нее билетик и о чем-то спросил. Среди множества непонятных слов ее слух выхватил нечто похожее на «заказан». Она покачала головой. Мужчина шагнул в сторону, приглашая ее войти.