Три модели развития России

Мозговым центром Редакционных комиссий стал Николай Александрович Милютин, у которого не стеснялись учиться ни министр внутренних дел Ланской, ни председатель комиссий Ростовцев. Милютин был убежденным сторонником «реформ сверху». Поэтому его не увлекали «игры» конституционалистов, а претензии дворянских комитетов на особую роль в осуществлении реформ вызывали лишь раздражение, за что его ославили как ярого противника общественной самодеятельности. На самом деле он, как отмечает Кизеветтер, был решительно против отождествления общества с дворянством, против исключительного права дворянства говорить от имени общества. Вместе с тем он прекрасно понимал, что осуществление реформ предъявляет высокие требования как к власти, так и к населению, предполагая их сотрудничество. Эта его позиция явно обозначилась при первоначальной подготовке земской реформы. Не вина Милютина, что он был отстранен от участия в проведении земской реформы, и разработка ее была поручена консерваторам. Однако несомненен его вклад в разработку крестьянской реформы. Его заслуга в том, что она не стала хуже, чем могла бы быть. В потоке губернских проектов реформ, составленных, как правило, в сословно-охранительном духе, он умел отбирать и доводить до логического завершения наиболее ценные идеи и предложения.

Основная полемика развернулась и по вопросу материального обеспечения крестьян. Редакционная комиссия во главе с Ростовцевым исходила из стремления сохранить в основном существующую систему землепользования. Ее нарушение в ту или другую сторону могло вызвать жесточайший экономический кризис. Это означало сохранение в той или иной форме за крестьянами тех наделов, какими они пользовались при крепостном праве. Однако этому воспротивились помещики, особенно черноземных губерний, где земля была дорога, а труд земледельца дешев. Идя на компромисс, комиссия выработала нормы высших и низших наделов применительно к каждой местности. Наделы, превышающие эти пределы, могли быть урезаны. Напротив, наделы, не достигающие низшей нормы, должны быть расширены за счет помещичьей земли. Нормы, предложенные Редакционной комиссией, намного, почти вдвое превышали нормы, предлагаемые губернскими комитетами, что, как предполагалось, позволит сохранить стабильность в обществе.

К концу 1859 г. Редакционная комиссия закончила предварительную подготовку общих положений реформы. К этому времени в Петербург были приглашены депутаты от губернских комитетов для обсуждения местных условий, как было подчеркнуто властями, опасавшимися оппозиции дворянства. Среди множества деятелей на этой стезе, в основном защищавших сословные интересы, своим ясным последовательно либеральным подходом к решению проблемы выделялся предводитель тверского дворянства, возглавивший губернский комитет по подготовке реформы А.М.Унковский. Избранный предводителем дворянства Тверской губернии он в качестве должностного лица подключился к выработке предложений по крестьянскому вопросу, заняв последовательно либеральную позицию, сумел склонить к ней большинство гласных.

А.М.Унковский был первым, обратившим внимание на роковые противоречия основ рескрипта, которые во многом предопределяли дальнейшую судьбу крестьянской реформы. [239] Основное противоречие рескрипта он усмотрел в придуманном (по-видимому, крепостниками) понятии «усадебная оседлость». Обязательный для крестьянина выкуп усадьбы (дом+двор) привязывал его к месту, не обеспечивая землей, необходимой для существования. Тем самым крестьянин попадал в полную зависимость от землевладельца, который мог навязать ему либо новый вид барщины, либо аренду необходимой земли за произвольную цену, так как искусственно привязанный к усадьбе крестьянин не мог уйти на поиски лучшей доли. Мало того, власть помещика над крестьянином закреплялась переданной в его руки функции вотчинной полиции. Таким образом, если следовать букве и духу рескрипта, крестьянин, «освобожденный» от крепостной зависимости, которая все же включала и некоторые обязательства помещика по отношению к нему, оказался бы перед лицом полного произвола. «Объявить народ свободным, оставив его почти в той же неволе и не улучшая его быта, по нашему мнению, хуже, нежели оставить его в крепостной зависимости», - смело заключает он по поводу высочайшего царского рескрипта. [240]