Три момента взрыва (сборник)

Заглянул внутрь. Ни следа старика. Белую доску на стене покрывали закорючки, такие мелкие, что их было не разобрать. Рядом с ней махал руками и кашлял Историк, глаза у него лезли на лоб. Воздух в комнате загустел, точно от дыма. Давешняя писака тоже была здесь, она сидела, бесстрастно уставившись прямо на меня, а между ее ладонями подергивалось что-то живое и маленькое.

В панике, природы которой я не понимал и которую не мог контролировать, я бросился назад, туда, откуда пришел. Подхватив по пути пыльную шляпу, я помчался с ней сначала по коридору, потом загрохотал вниз по лестнице, еле удерживая равновесие. Может, я бы притормозил, если бы за мной не гнались.

Я добежал до входной двери, распахнул ее и вывалился в ночь, промчался через главное здание, оказался на улице, где уже ждали поезда, и кинулся к одному из них, умоляя увезти меня куда-нибудь подальше.

Не знаю, в каких словах высказать тебе то, что я должен. Если я скажу: «Я понял, что у меня есть только один выбор: быть или не быть», ты наверняка встревожишься. Если я скажу: «Мой выбор в том, как быть», то тут слишком многое окажется недосказанным.

Когда робот-пылесос сталкивается с ножкой дивана, он может повернуть от нее вправо, а может и влево. Это выбор или нет? Вот и я пока не знаю, куда мне свернуть.

Я говорю о том самом времени, когда ты получила от меня мою последнюю эсэмэску, на которую ты не сразу ответила, потому что все равно была ночь, так что какой смысл? Потом я узнал, что ты приходила к моему разрушенному дому, но войти не смогла, и никто не мог меня найти. Я получал твои сообщения, но ответить на них не мог. Я видел ваши лица.

Как же вышло, что теперь я все это говорю?

В горячке спора иной раз не до размышлений. Главное – перекричать остальных. Все наши беседы – борьба.

Видео на Ютьюбе, может, и говорят между собой: перечни, ссылки и заставки, вот слова их диалекта. Скользя по ним, переходя от песен ко всякой чепухе, а от чепухи к мемам, мы, возможно, подслушиваем диалог, который ведут между собой картинки. Правда, не исключено, что он не имеет к нам совсем никакого отношения, как не имеет к нам отношения взаимодействие углов и плоскостей мебели, которому мы только препятствуем, сидя посреди комнаты на стуле, и не для нас прогибается под тяжестью ветра бельевая веревка во дворе, не для нас скворцы сбиваются в огромные стаи, сколько бы мы ни делали вид, что наблюдать все это нам радостно и приятно.

Я мчался сквозь город, точно боясь, что он вот-вот уйдет у меня из-под ног. Мое сердце колотилось, как та распахнутая дверь. Ворвавшись к себе, я упал в кресло, словно из меня разом выпустили весь воздух. Я сидел в темноте. Часы торопились мимо. Я подумал: позвонить, что ли, кому-нибудь? Но что я им скажу?

Я сам не знал, что я такое видел. Не знал, что я думаю об этом и почему не выравнивается мой пульс.

Трещина в потолке и стене, кажется, стала шире с тех пор, как я ушел из дома утром. По крайней мере, я бы не удивился. «Надо выбираться отсюда», – была моя первая мысль, но тут же с внезапно накатившей яростью я подумал: «Черта с два я куда-нибудь отсюда выйду».

Я налил себе воды. Мне не понравилось, как она поглядела на меня из стакана.

У себя в кабинете я сел под тускло горящую лампу и стал слушать, как что-то скребется внутри дымохода. Мне никогда и в голову не приходило обижаться, если какая-нибудь птица решала провести там ночь или пересидеть непогоду, и я спокойно слушал, как она перетаптывается на узкой приступке, шуршит крыльями, царапается, время от времени осыпая вниз тонкие ручейки сажи. Но на этот раз птица, похоже, поставила себе задачу спуститься.

Я проверил, заперта ли железная заслонка дымохода, и швырнул стакан в камин так, чтобы он разбился, а тот, кто лезет сверху, неминуемо приземлился бы на его осколки.

За моим окном тьма затопила промежутки между соседними крышами. Я не помнил, где и когда я ее поднял, но в руках у меня оказалась шляпа. Я подержал ее у себя над головой, как будто собирался надеть, но, видит Бог, я этого не сделал.

Несчастные случаи, о которых я читал утром, не шли у меня из головы. Я достал телефон и снова прогнал по экрану картинки с их изображениями. И тут я наконец понял, о чем мне напомнили слова того деда на конференции: бостонское пятно, происшествие столетней давности, когда лопнула чугунная цистерна с мелассой и миллионы галлонов черной патоки хлынули на улицы, превратив район Норт-Энд в липкое болото, из коричневой жижи которого торчали вертикали домов, чьи заляпанные патокой фасады наводили на мысли о кратковременном перемирии в боевых действиях. Город пах приторно, как плотоядное растение, переулки превратились в сточные желоба, где вместо воды стоял сироп, в котором бились утопающие, торчали попавшие в сладкую ловушку тела: собаки и лошади с ногами прямыми, как лакричные палочки, крысы в шубках из карамели, мужчины и женщины, застывшие в неловких позах, – все превратились в огромные, чудовищные конфеты.