Три мушкетера (с иллюстрациями)

— Далее, — продолжал он, — идет лошадь для моего слуги, а для меня — чемодан. Что касается оружия, то вы можете о нем не беспокоиться — оно у меня есть.

— Лошадь для слуги? — нерешительно повторила прокурорша. — Знаете, мой друг, это уж слишком роскошно!

— Вот как, сударыня! — гордо сказал Портос. — Уж не принимаете ли вы меня за какого-нибудь нищего?

— Что вы! Я только хотела сказать, что красивый мул выглядит иной pas не хуже лошади, и мне кажется, что если раздобыть для Мушкетона красивого мула…

— Идет, пусть будет красивый мул, — сказал Портос. — Вы правы, я сам видел очень знатных испанских вельмож, у которых вся свита ездила на мулах. Но уж тогда, как вы и сами понимаете, госпожа Кокнар, этот мул должен быть украшен султаном и погремушками.

— Будьте спокойны, — сказала прокурорша.

— Теперь дело за чемоданом, — продолжал Портос.

— О, это тоже не должно вас беспокоить! — вскричала г-жа Кокнар. — У мужа есть пять или шесть чемоданов, выбирайте себе лучший. Один из них он особенно любил брать с собой, когда путешествовал: он такой большой, что в нем может уместиться все на свете.

— Так, значит, этот чемодан пустой? — простодушно спросил Портос.

— Ну конечно, пустой, — так же простодушно ответила прокурорша.

— Дорогая моя, да ведь мне-то нужен чемодан со всем содержимым! — вскричал Портос.

Г-жа Кокнар снова принялась вздыхать. Мольер еще не написал тогда своего «Скупого». Г-жа Кокнар оказалась, таким образом, предшественницей Гарпагона.

Короче говоря, остальная часть экипировки была подвергнута такому же обсуждению, и в результате совещания прокурорша взяла на себя обязательство выдать восемьсот ливров деньгами и доставить лошадь и мула, которым предстояла честь нести на себе Портоса и Мушкетона по пути к славе.

Выработав эти условия, Портос простился с г-жой Кокнар. Последняя, правда, пыталась задержать его, делая ему глазки, но Портос сослался на служебные дела, и прокурорше пришлось уступить его королю.

Мушкетер пришел домой голодный и в прескверном расположении духа.

III СУБРЕТКА И ГОСПОЖА

Между тем, как мы уже говорили выше, д'Артаиьян, невзирая на угрызения совести и на мудрые советы Атоса, с каждым часом все больше и больше влюблялся в миледи. Поэтому, ежедневно бывая у нее, отважный гасконец продолжал свои ухаживания, уверенный в том, что рано или поздно она не преминет ответить на них.

Однажды вечером, явившись в отличнейшем расположении духа, с видом человека, для которого нет ничего недостижимого, он встретился в воротах с субреткой; однако на этот раз хорошенькая Кэтти не ограничилась тем, что мимоходом задела его, — она нежно взяла его за руку.

«Отлично! — подумал д'Артаньян. — Должно быть, она хочет передать мне какое-нибудь поручение от своей госпожи. Сейчас она пригласит меня на свидание, о котором миледи не решилась сказать сама».

И он посмотрел на красивую девушку с самым победоносным видом.

— Сударь, мне хотелось бы сказать вам кое-что… — пролепетала субретка.

— Говори, дитя мое, говори, — сказал д'Артаньян. — Я слушаю.

— Нет, только не здесь: то, что мне надо вам сообщить, чересчур длинно, а главное — чересчур секретно.

— Так что же нам делать?

— Если бы господин кавалер согласился пойти со мной… — робко сказала Кэтти.

— Куда угодно, красотка.

— В таком случае идемте.

И, не выпуская руки д'Артаньяна, Кэтти повела его по темной винтовой лесенке; затем, поднявшись ступенек на пятнадцать, отворила какую-то дверь.

— Войдите, сударь, — сказала она. — Здесь мы будем одни и сможем поговорить.

— А чья же это комната, красотка? — спросил д'Артаньян.

— Моя, сударь. Через эту вот дверь она сообщается со спальней моей госпожи. Но будьте спокойны: миледи не сможет нас услышать — она никогда не ложится спать раньше полуночи.

Д'Артаньян осмотрелся. Маленькая уютная комнатка была убрана со вкусом и блестела чистотой, но, помимо воли, он не мог оторвать глаз от той двери, которая, по словам Кэтти, вела в спальню миледи. Кэтти догадалась о том, что происходило в душе молодого человека.

— Так вы очень любите мою госпожу, сударь? — спросила она.

— О да, Кэтти, больше, чем это можно высказать словами! Безумно!

Кэтти снова вздохнула.

— Это очень печально, сударь! — сказала она.

— Почему же, черт возьми, это так уж плохо? — спросил он.

— Потому, сударь, — ответила Кэтти, — что моя госпожа нисколько вас не любит.

— Гм… — произнес д'Артаньян. — Ты говоришь это по ее поручению?

— О нет, сударь, нет! Я сама, из сочувствия к вам, решилась сказать это.

— Благодарю тебя, милая Кэтти, но только за доброе намерение, так как ты, наверное, прекрасно понимаешь, что твое сообщение не слишком приятно.

— Другими словами, вы не верите тому, что я сказала, не так ли?

— Всегда бывает трудно верить таким вещам, хотя бы из самолюбия, моя красотка.

— Итак, вы не верите мне?

— Признаюсь, что пока ты не соблаговолишь представить мне какое-нибудь доказательство своих слов…

— А что вы скажете на это?

И Кэтти вынула из-за корсажа маленькую записочку.

— Это мне? — спросил д'Артаньян, хватая письмо.

— Нет, другому.

— Другому?

— Да.