Три недели другой жизни (СИ)

— Матвей, — обратился Артем к мужчине. — Ты тоже приглашен! Если детский праздник не отвлечет тебя от дел, приходи. Да и, думаю, семья захотела бы поближе с тобой познакомиться.

— Спасибо за приглашение, — улыбнулся Матвей, стоя сбоку от Ани и положив ей руку на спину. — Обязательно приду.

— Я так понимаю, ты ни с кем еще не знаком, кроме меня? — прищурился хитро брат и перевел взгляд на Аню. Поняв по ее глазам, что прав, он кивнул своим мыслям. — Вот и будет хороший повод со всеми познакомиться.

Они уже стояли в дверях, провожая Артема.

— Темка, еще раз спасибо! — поблагодарила Аня, обнимая брата.

— Кушай с булочкой, — пошутил брат, обнимая ее в ответ. Затем протянул руку Матвею. — Был рад познакомиться!

— И я! — ответно пожал руку Артему тот.

Брат повернулся и, уже выходя, напомнил:

— Разбери пакет, продукты стухнут! — и засмеялся, закрывая дверь.

Глава 21

Еще через полтора часа вся комната была оклеена обоями. И Аня пришла к выводу, что пока хочет оставить все как есть, не перекрашивая и никак не тонируя стены. В голове уже сидели образы ее новой комнаты. Она придумала добавить сочных красок в новый интерьер: завтра же займется поиском ткани для разноцветных маленьких подушек и молочного цвета покрывала. А еще она вдруг захотела кресло-качалку с пледом белого цвета, имитирующим мех. И что-то надо придумать со шкафом — его серые стенки теперь никак не вписывались в образ ее новой спальни.

Последнюю мысль она и озвучила Матвею

— Значит, надо новый шкаф, — потер задумчиво подбородок тот.

— Даже не шкаф, а большой белый комод! И овальное высокое зеркало на подставке, — вдохновленно перебила его Аня, мысленно уже все себе представляя.

— Как кардинально ты сменила стиль своей спальни! — улыбнулся Матвей, с наслаждением разглядывая ее блестящие в детском предвкушении глаза. — Был практически хай-тек, а стал прямо романтизм! Мне нравится! Более нежно и женственно! Завтра же поедем с тобой в мебельный! — решительно закончил он. — А теперь спать, крошка! — приобнял он ее, выводя из спальни.

Наспех приняв душ, они, уже сонные, легли на приготовленный диван, удобно устроившись в объятиях друг друга.

Утро было приятным! Оно началось с поцелуев и нежных поглаживаний. Еще сквозь сон Аня почувствовала, как Матвей ловко развязал тонкий пояс ее халатика и, получив полный доступ к разгоряченному и разнеженному со сна телу, упивался каждым прикосновением. Затем проложил дорожку легких поцелуев от ее тонкой шейки до груди и продолжил ниже, когда Аня засмеялась и окончательно вынырнула из хрупких оков ночного сна.

— В эту игру должны играть двое!

— Ты так считаешь? — мурлыкая, спросил он, целуя ее за ушком.

Аня в это время обняла его и провела рукой вдоль спины сверху вниз, затем обхватила одну его ягодицу и с наслаждением сжала!

— Вообще-то ты права, — пробормотал он с легким смешком, покусывая мочку ее уха, затем провел губами по ключице, от чего Аня ощутила знакомую дрожь где-то в животе, будто взлетаешь на высоких качелях вверх, а потом со всего маху летишь вниз.

Сейчас на таких качелях раскачивалось ее сердце. Истосковавшееся по любви, по заботе, переполненное нерастраченной нежностью, оно сейчас яростно трепыхалось в груди, приказывая Ане вновь поверить в счастье, которое та давно уже не чаяла когда-либо испытать! Да и не стремилась к нему, закутавшись в плащ одиночества, который смиренно примерила некоторое время назад.

Одиночество — это не больно! Одиночество — это спокойствие, оберег от посягательств на душу, а иногда и умиротворение. Аня не боялась быть одна, добровольно сдавшись на милость судьбе и погрузившись в своей маленький тихий мир, так ей было лучше: подальше от других, ближе к себе… Ближе к душе и сердцу, которое держала крепко двумя руками, пока оно медленно срасталось, долго кровоточа по рваным краям.

Теперь только шрамы — глубокие, неровные — напоминали о том, как сильно оно было изранено когда-то.

Каждый шрам — это ее плач в ночи, истошные крики в подушку от кошмаров, от которых она просыпалась, с ужасом пытаясь сообразить, жива ли она вообще еще, или это демоны ада так ее мучают.

Каждый рубец — это горькие воспоминания: о сломанной жизни, о потерянном ребенке, о невозможности когда-либо впредь познать счастье материнства.

Каждый след — это месяцы, проведенные во Тьме, когда она жила только одной мыслью, что весь мир ее предал!

Сейчас, прижимаясь все теснее к крепкому телу Матвея, она просто хотела верить в то, что она не зря нашла в себе силы через все это пройти. Может, она имеет право на что-то большее, чем работа и эта пустая и обездушенная раньше квартира? Теперь Аня наполнит свою жизнь смыслом, пообещала она себе — будто художник, рассматривая белый холст, она мысленно уже набрасывала очертания своего будущего жилья. Теперь ей хотелось не одиночества, а покоя; не умиротворения, а сердечной теплоты.