Три недели в Советском Союзе

— Серёжа, единственное, в чём тебе всегда удавалось меня убедить с полуслова и с одного единственного прикосновения и даже взгляда, это в своей любви ко мне. Ну, а что касается всего остального, любимый, то ты уж извини, но как в молодости, так и сейчас я далеко не во всём с тобой согласна. Между прочим, милый, на меня никогда не действовала эта твоё восхитительное спокойствие и полная невозмутимость, ведь я знаю тебя совсем другим, весёлым, озорным, задиристым и жутко обидчивым. Это от кого угодно ты можешь скрыть свою обиду, но только не от меня. Хотя ты у меня очень отходчивый и быстро прощаешь людям все обиды, я-то хорошо знаю, как больно они тебя иной раз ранят. Да, тут я с тобой согласна, есть что-то вокруг тебя такое, что просто заставляет людей прислушиваться к тому, что именно ты им говоришь и понимать это, заставляет вдумываться в твои слова. Ты знаешь, а ведь у тебя очень яркая золотая аура и иногда я вижу её, особенно когда ты разговариваешь с кем-либо незнакомым тебе на очень важные темы. Не знаю, может быть это всего лишь бред влюблённой в тебя женщины, Серёжа, но тогда ты весь словно светишься, будто стоишь под ярким фонарём. Серёж, я наверное говорю сейчас глупости?

Сергей поцеловал жену и тихо ответил ей:

— Не знаю, любимая, не знаю. — Немного помолчав о с лёгкой улыбкой добавил — Я ведь тоже не раз и не два замечал во время тяжелых и сложных переговоров с особо упёртыми товарищами типа той же Маргарет Тэтчер, как в их глазах что-то порой вспыхивает и они, наконец, начинают меня слушать вполне осознанно, а не механически. Как знать, может быть те товарищи, которые меня сюда заслали, каким-то образом дают мне подсветку? Но если так, то у меня возникает вполне закономерный вопрос, Юля, а не являюсь ли я в их руках просто марионеткой? Эдакой телефонной трубкой, через которую они продувают уши тем, напротив кого они меня сажают? Если так, то это хреново. Знаешь, я ведь до того, как попасть в прошлое, старался на переговорах ни на кого не давить и лишь делал людям выгодные предложения, а начиная с семьдесят шестого в меня словно какой-то бес вселился, мягко, корректно, не спорю, но на некоторых людей я наезжал, словно тяжелый танк на окопчик и крутился над ними, крутился, а потом ещё и откапывал, чтобы снова их прессовать.

Юля легонько шлёпнула мужа по губам, потом поцеловала его неожиданно и не в тему страстно и хрипло прошептала:

— Серёженька, но ты ведь был просто обязан так поступать. Они же не пережили всего того, что пережил ты, любимый. Они все эти взрывы, на которые я и теперь не могу смотреть без ужаса, видели на экране и они не казались им такими ужасными. Это ведь не на них сгорала одежда и не сквозь них проносился тот жуткий чёрный пепел. Поэтому ты поступал совершенно правильно, когда давил их. Мне ведь тоже приходилось несколько раз присутствовать на твоих переговорах и только и могла делать, что сверлить их взглядом.

Сергей, опрокидывая Юлю на спину и наваливаясь на неё всем своим, увы, марсианским всего лишь весом, прошептал:

— О, этот твой колдовской взгляд, любимая. Некоторые мои друзья до сих пор признаются мне, что они не в силах выдержать его больше трёх секунд. Посмотри на меня так, любимая, как это умеешь делать только ты, моя волшебница, моё солнышко. Как же я люблю тебя, Юлька, моя вечно юная и желанная Юлечка.

Наутро, когда они завтракали всей семьёй, Алёнка, которая для своих трёх с половиной лет говорила на удивление хорошо и, главное, не по возрасту умно и порой так глубокомысленно, что ставила в тупик всех воспитателей в детском саду, воскликнула:

— Папуля, а у тебя над головой светит солнышко. Ой, оно исчезло, спряталось за тучку, но я его всё равно вижу.

Сергею от слов дочери сделалось немного не по себе и он спросил её ласковым, добрым голосом:

— Алёнушка, а оно доброе, это моё солнышко или нет?

— Ну, что ты, папка, конечно доброе! — Воскликнула девочка и смеясь добавила — Как ты! — После чего спросила — А ты видишь своё солнышко, папочка, или его вижу только я?

Юля погладила дочь по золотисто-русой головке с короткой стрижкой, у всех марсиан были такие, и сказала:

— Алёнушка, папа видит своё солнышко только тогда, когда оно отражается в глазах других людей, особенно тех, с которыми он только что познакомился. Его можем видеть только ты и я.

Дочь Чистяковых кивнула головой и сказала:

— А, понятно. Тогда про эту нашу тайну лучше никому не рассказывать. — И тут же стала канючить — Пап, мам, сегодня ведь выходной? Давайте возьмём Арсика с Марсиком и поедем в пустыню, на наше любимое место.