Три нити

Он как-то странно посмотрел на меня, не поворачивая морды, а только скосив глаза – водянистые и серые, под стать его шкуре. Вообще, этот Зово весь был как хатаг, слишком долго провисевший под солнцем и дождем, – ни одного живого, яркого цвета не осталось на его теле, только тусклые пятна и потеки.

– А ты правда шен Эрлика?

– Уже нет. Но раньше был.

– Значит, ты умеешь колдовать? – спросил я, преисполнившись любопытства. Странствующие шенпо, изредка навещавшие нашу долину, не были искушены в колдовстве. Конечно, они могли рассчитать благоприятный день для того или иного события, прочесть заклинание очищения над водой, зерном или новорожденными ягнятами и провести умиротворяющие или приумножающие пуджи27, но вряд ли кому-то из них под силу было выдыхать пламя, летать по небу или обратить врага в пыль одним взглядом. А слуги Эрлика, говорят, могли все это – и даже больше.

– Да уж. Умею.

Тяжко вздохнув, Зово опустился на плоский, в бурых прожилках валун и размял затекшую шею. Красноватые отблески огня дрожащими мухами облепили его левое плечо, а за правым виднелись скалы и дорога, уходящая в ночь.

– И что ты умеешь? – осмелев, я тоже присел на камень – правда, на приличном расстоянии от бывшего шена.

– Много чего. Умею лечить и насылать болезни, красть чужое Ла28, усмирять всяческих дре и лха… Хотя в этом искусстве сейчас нет никакого толку: всех чудищ убили еще до моего рождения, разве что пара Лу еще прячется под водой или в подземных пещерах – но что с них взять, кроме горстки чешуи? Да и демонов с богами почти не осталось.

– Как это? – возмутился я. – А кому же мы тогда торма жжем и масло подносим?

– Богу бессмысленного расточительства еды, видимо, – пожал плечами Зово. – Могли бы и сами съесть – толку больше было бы.

– А Железного господина что, тоже нет? – решил я подловить лгуна на слове. – Кому же ты служил тогда?

– О! Он есть – но ему не нужны ваши дары.

– И ты видел его? Эрлика?

– Видел, – пробормотал Зово, вдруг помрачнев. – Еще как видел.

– А правда, что у него шуба из семи медвежьих шкур, а вместо постели – семь чёрных бобров? А как они не разбегаются? А на бобрах спать не скользко? А какие боги вообще?

– Насчет бобров не знаю. Ну а боги… они как молнии посреди грозы. Когда появляются, мир наполняется светом; когда исчезают – все погружается в темноту, еще глубже, чем раньше.

– Почему же ты больше не служишь им?

– С молниями связываться опасно, – хмыкнул Зово, почесывая щеку слоящимся когтем. – Того и гляди, хвост подожгут!

– Все-то ты врешь, – уверенно сказал я, складываю короткие лапы на груди – как мне казалось, с большим достоинством. – И колдовать наверняка не умеешь, иначе тебя бы из шенпо не выгнали.

– Меня и не выгнали. Я сам ушел. Теперь вот возвращаюсь в столицу, чтобы навестить старых товарищей… – пробормотал Зово и вдруг поднял с земли булыжник размером с голубя-сизаря. – Потрогай-ка.

Чувствуя подвох, я подался вперед и осторожно прикоснулся к камню – на ощупь тот был самым обыкновенным, холодным и чуточку шершавым. Небесным огнем меня не убило, сквозь землю я тоже не провалился, да и лысеть, вопреки предсказанию дяди, вроде не начал. Но тут Зово ухмыльнулся, сжал кулак – и булыжник рассыпался песком в его костлявых пальцах!

– Ух! А как это?..

– Ну так колдовство! – ответил он, отирая лапы о подол, который, впрочем, грязнее стать уже не мог. – Хочешь сам попробовать?

– А я смогу?

– Не попробуешь – не узнаешь. Для начала выбери себе камень… Да, этот подойдет. Теперь представь, что твоя лапа наполняется огромной силой – она ощущается сначала как тепло, потом – как жар и нарастающая тяжесть, будто в кости заливают расплавленный металл. Тяжесть становиться такой непомерной, что выворачивает плечо, почти пригибает к земле. Представь, как придавливаешь этим огромным весом маленький, жалкий камень – и он рассыпается безо всяких усилий, точно горстка муки… Ну, давай!

Я изо всей силы сжал пальцы, но они обхватили твердое, почти нерушимое вещество – никак не муку. Зово довольно рассмеялся, хлопнув себя по ляжке.

– Значит, не быть тебе колдуном. Что ж, есть дела и получше! Будешь чистить блюда в доме какого-нибудь купца или стирать шаровары для оми.

Если честно, такая судьба была совсем неплохой для проданного в услужение сына самадроги, но насмешка, сквозившая в голосе бывшего шена, разозлила меня. Я нахмурился и собирался уже распрощаться с ним – как вдруг Зово примирительно поднял лапы.

– Извини меня, господин Ринум. Мой язык в детстве украла змея, а взамен оставила свое глупое жало. По правде, я хотел поблагодарить тебя. Сегодня ты проявил милосердие – пусть твой дядя и не пустил меня на повозку, в этом не было твоей вины. Тот, кто редко видит добро, умеет ценить его… Поэтому я расскажу тебе кое-что, открывшееся мне во время гадания на узелках. Есть три вещи, которые определят твою судьбу: белая сова, черный бык и красный узел. Не знаю, добро они тебе сулят или зло, но, когда столкнешься с ними, будь начеку.