Три нью-йоркских осени

Сначала мы попадаем в штаб-квартиру батальона национальной гвардии, превращенную в пункт для голосования. На стене — доски с именами погибших в мировой войне. У столов довольно длинные очереди. Имена избирателей ищут в черных регистрационных книгах. Найдя, прикрывают ладонью подпись избирателя, сделанную им при регистрации. Заставляют расписываться снова. Регистратор сличает, и лишь после этого разрешает голосовать. Дело идет медленно, в очереди нервничают.

— Господа, — замечает наш сопровождающий, — я сам слышал по радио, что г-н Эдлай Стивенсон, соперник генерала Эйзенхауэра на прошлых выборах, простоял сегодня утром в очереди на своем избирательном участке сорок минут.

Я так и не понял, хотел ли наш гид подчеркнуть этим демократизм г-на Стивенсона, или равенство всех перед кабиной с зелеными занавесками, или, наконец, плохую организацию дела на пунктах для голосования.

Но что за два господина сидят в стороне и внимательно наблюдают за избирателями?

— A-а, эти… — наш седовласый явно рад вопросу. — Это «сторожа». Да, господа. Один от демократов, другой — от республиканцев. И так везде, где голосуют. Они следят, чтобы все было честно. Их оплачивают партии, не государство.

Следующий пункт разместился в зале с бетонным полом и железными решетками на окнах. Похоже на склад. Зал разгорожен барьерами со знакомой надписью «Полицейская линия». Никаких украшений, лишь американский флаг над столом и написанный от руки плакат: «Не курить». Сравнительно мало голосующих и очень много полицейских. Стоят, курят, посмеиваются. Из трех кабин доносится пощелкивание.

Спрашиваю, где мы находимся. Оказывается, это Гарлем.

Третий участок — в школе. Нью-йоркские учителя бастуют, но сегодня им запрещено пикетировать возле тех школ, которые заняты под избирательные участки. Впрочем, тут, кажется, не только обычная школа. В угол сдвинуты детские кровати. Откуда они? А здесь по вечерам нечто вроде школы материнства и возле кроваток обучаются искусству быстрой смены пеленок.

В углу — звездный флаг. Никаких украшений. Я вспоминаю наши избирательные участки, запах хвои, доносящуюся из комнаты отдыха музыку… До чего тут буднично обставлена сама процедура голосования! Миллиарды тратятся на предвыборную шумиху, на расписывание небес именами кандидатов, на покупку времени в программах радио и телевидения. И хоть бы цент на уборку помещения, на то, чтобы подмести пол, протереть запыленные окна.

Миллиарды тратятся на предварительную обработку Джо Смита. Считается, что сюда он приходит уже окончательно обработанным — зачем же еще тратить на него лишний доллар!

Четвертый участок — в китайских кварталах Чайна тауна. Ну пусть бы бумажными фонариками украсили, что ли… Нет, та же унылая казенщина, что в других пунктах, только красные блики на полу от неоновых иероглифов над соседним китайским ресторанчиком.

В автобусе половина сидений пуста. Собратья по перу потихоньку разбежались.

— Господа, хотите ли вы посетить еще участки, или, может быть?.. — Седовласый господин вопросительно оглядывает жалкие остатки корреспондентского корпуса. — Тогда, с вашего разрешения, мы на этом закончим. Но, может, у вас есть вопросы?

Вопросов нет. Мы благодарим седовласого джентльмена.

— Знаете ли вы, что сегодня всю ночь будут передаваться специальные телевизионные программы? Это очень интересно, рекомендую вам.

Мы снова благодарим.

Ночные бури

Решено, что последний этап скачек к Белому дому мы смотрим у Михаила Михайловича Лопухина, нью-йоркского корреспондента «Экономической газеты»: сегодня мне еще можно путешествовать по Манхэттену.

Лифтер — тот самый, что был гардеробщиком у Рузвельта, — спуская меня с двадцатого этажа, буркнул мрачно:

— Дик впереди. Но мы еще посмотрим.

Шофер такси обернулся ко мне:

— Никсон лидирует, слышали, надеюсь? Мы победим. Айк будет доволен. Никсон — его парень.

— Пока — Никсон, — сказал Михаил Михайлович. Он уже сидел у телевизора. — Правда, все только начинается.

Передача шла из огромной студии. На цилиндрических возвышениях гнездились телекамеры. В два ряда были сдвинуты один к одному столы стенографисток, принимавших сообщения с мест, и счетчиков, жмущих клавиши каких-то машин. В креслах у маленьких столиков дымили комментаторы. Еще какие-то люди носились с бланками по студии, стучали на пишущих машинках и, наконец, просто глазели на стену.

Стена была разделена на несколько секций, каждая секция — на пятьдесят ячеек, по числу штатов. Там, под портретами кандидатов, то и дело выскакивали цифры. Стена напоминала табло нью-йоркской биржи. Да и в самой атмосфере студии, в скороговорке комментаторов, сыпавших числами, именами, названиями штатов, было что-то от биржевой лихорадки.

Часы показывали 7.40 вечера по нью-йоркскому времени. В Нью-Йорке еще продолжалось голосование, но в некоторых местах уже начали считать голоса.

Внезапно весь экран заняли цифры. Это доносил штат Коннектикут, где проголосовало большинство избирателей. Цифры вытеснила физиономия: