Три ночи с повесой

— То, что он сделал, невозможно переоценить. Благодаря ему забота о глухих и немых стала считаться хорошим тоном. Моей матери и ее кузине поспешили подыскать работу — вскоре обе стали горничными и переехали в Лондон, поступив на службу в знатную семью. Жалованье, которое им там пообещали, девушке из провинции казалось целым состоянием.

— Стало быть, они согласились? — спросила Лили.

— Еще бы! Конечно, обе были очень юными и робкими, но им было легче, поскольку они старались поддерживать друг друга. Во всяком случае, вначале. Через пару месяцев после того, как они перебрались в столицу, кузина матери заболела и умерла, и мама осталась одна.

— О нет! Какая трагедия!

— Судьба матери оказалась еще трагичнее. Она так и не выучилась ни читать, ни писать — во всем Лондоне не было ни души, с кем бы она могла поговорить. К счастью, хозяин оказался порядочным человеком, но он был стар, а его сын… Не упустил случая воспользоваться ее неопытностью. — Джулиан отвел глаза в сторону. — Что ж, она была не первой горничной, которую соблазнил хозяин, но, учитывая ситуацию… Она не могла пожаловаться, не могла обратиться за помощью. И даже если бы это удалось, очень сомневаюсь, чтобы кто-нибудь ей помог.

— И что она сделала? — Лили зябко обхватила себя руками.

— Пыталась выжить. Когда стало заметно, что она беременна, мать вышвырнули на улицу. Через пару месяцев на свет появился я — на каком-то заброшенном складе. Моя мать забрела туда, когда искала крышу над головой.

— Одна?!

— Она побоялась звать на помощь. Подумала, что тогда у нее могут отнять ребенка, а саму отправят в работный дом или запрут в Бедлам.

— Твоя мать, наверное, была очень храброй.

— Да, ты права. — Став постарше, он, конечно, изо всех сил старался помогать матери.

— Но почему она не вернулась домой, к семье?

— У нее не было ни гроша — как бы она вернулась? И потом она считала себя опозоренной. — Джулиан судорожно вздохнул. — Теперь ты знаешь, кто я, Лили. Плод страха, насилия и стыда. Незаконнорожденный сын распутного аристократа, выросший на улице, среди грязи и отбросов, словно крыса. У нас с матерью не было ничего. Ни еды. Ни крыши над головой. Ни даже нормальной одежды. Моя мать хваталась за любую работу, которую могла найти. Я попрошайничал. А иногда и воровал, когда она не могла найти работу. По большей части мы голодали.

Словно эхо тех лет, в нем вдруг проснулся голод. За весь день у него маковой росинки во рту не было — если не считать бифштекса, съеденного в трактире, куда затащила его Лили. Впрочем, такое бывало и раньше — еще до гибели Лео Джулиан нередко не ел иногда по нескольку дней. Наверное, боялся забыть, каково это — чувствовать сосущую пустоту в желудке, которая в детстве была его неизменным спутником.

— Когда мне стукнуло девять, — продолжал он, — я случайно услышал об этой кофейне, хозяйкой которой была глухая женщина. Я привел сюда мать, и владелец кофейни — покойный супруг Анны — нанял ее служанкой. А я бегал с поручениями, таскал уголь, чистил камин. — Взгляд Джулиана скользнул к потолку. — Нам разрешили жить на чердаке. У меня появилась своя кровать. Первая настоящая кровать в моей жизни. И вечером я забирался под одеяло сытый. Впервые за многие годы у матери появилась постоянная работа и друзья, с которыми она могла поговорить. Она была счастлива. И я тоже.

Только много позже, уже став взрослым, я наконец осознал, чего оказался лишен, и как разрушительно годы нищеты сказались на здоровье моей матери. Только тогда я начал понимать глубину страданий, которые мой… — Джулиан запнулся, не в силах заставить себя выговорить это слово, — человек, который обесчестил мать, навлек на нее.

— И на тебя тоже. Тебе известно, кто он?

— Он мертв. Мать сказала об этом, когда я подрос. Сын умер раньше отца, оставив без наследника. Когда через пару лет старик последовал за ним, титул перешел к какому-то дальнему родственнику. Помню, как мать взяла меня к душеприказчику, которому было поручено распорядиться наследством — надеялась, что мне достанутся какие-то деньги.

— Я так понимаю, ей отказали.

Он кивнул.

— Джулиан… — Лили придвинулась к нему.

— Аристократы, — со злостью выплюнул он, стараясь не замечать сострадания в ее глазах. — Они толпами ходили в эту кофейню. В свое время было модно назначать тут свидания. А я годами бегал для них за газетами, чистил башмаки, мыл полы, на которых они оставляли следы своих грязных подошв. И смотрел, как моя мать тает на глазах…

— А потом она умерла?

Коротко кивнув, Джулиан отвел глаза в сторону.

— Сколько лет тебе тогда было?

— Четырнадцать… И меня тогда даже не было рядом с ней. Я сидел в тюрьме, когда она заболела.

— Как?! — Ее глаза испуганно расширились. — В четырнадцать лет? За что?

Джулиан молча покачал головой. Слишком много было такого, о чем Лили даже понятия не имела. Дай Бог, чтобы так было и дальше.