Три новеллы

— Значит, между нами все кончено, — сразу охрипшим голосом сказала Сакико. — Зачем, собственно, я это говорю — вот глупая! Разве не ясно, что ты меня уже бросил.

— Никто не собирается тебя бросать.

— И ты еще смеешь утверждать это! — Неожиданная ненависть к этому безразличному человеку всколыхнула все ее существо, и, уже не сдерживаясь, Сакико закричала:

— Так брось меня, брось по-настоящему, прямо здесь, чтобы я покатилась вниз по ступенькам. Падая, буду глядеть на твое лицо. Интересно, появится ли на нем хотя бы тень сочувствия…

Наступила тишина. Вспышка гнева прошла, говорить больше было не о чем, и Сакико ощутила безысходную тоску. Теперь уже ничего не исправишь, подумала она. Кто-то из них должен был первым подняться со скамьи. Цугами вдруг вспомнил, что у него неотложное дело, и, попросив ее подождать, поспешил в контору. Спустя несколько минут он вернулся и в совсем ином тоне стал объяснять, что сегодня, как и все ближайшие дни, он завален делами, но зато, когда все будет позади, они обязательно съездят вместе отдохнуть на горячие источники в Кисю. И, словно оправдываясь, добавил:

— Все идет из рук вон плохо, ничто из задуманного не получается так, как хотелось бы.

Он указал Сакико на площадку стадиона с обведенным белой краской кольцом в центре, внутри которого будет происходить бой быков, и объяснил, что его надо обнести бамбуковым частоколом, но даже эта работа не клеится: с трудом удалось найти человека, знающего, как возводить такой частокол, а когда тот приехал из В., оказалось, что бамбуковые колья еще где-то в пути. Наконец, сегодня утром их доставили на стадион, но человек этот со вчерашнего дня свалился в постель с простудой. Как раз когда Сакико вошла в контору, продолжал Цугами, он вел переговоры об организации фейерверка в парке Наканосима. Городские власти сначала согласились, но потом аннулировали разрешение, ссылаясь на то, что, мол, это первый фейерверк после войны, да к тому же сейчас чрезвычайные строгости в получении пороха. В общем, они со своей стороны постараются, но твердо обещать ничего не могут. И так со всем, за что ни возьмись.

— От чего другого, а от фейерверка не откажусь! — воскликнул Цугами.

— Представляю, какая будет красота: сгоревшая Осака, а в небе над обуглившимися развалинами расцветают хризантемы фейерверка. — Реплика прозвучала иронически, чего не ожидала сама Сакико. Ведь она вообще хотела молчать. Сказав про хризантемы, она тут же подумала, что Цугами может устроить фейерверк и в форме светящегося в небе быка — с него станет! — но, заметив, сколь серьезным было выражение его лица, решила больше не иронизировать.

Цугами заторопился, сославшись на то, что в конторе его ждут владельцы типографии, транспортного агентства и похоронного бюро. Оказывается, через похоронное бюро можно добыть не только бензин, распределение которого строго лимитировано, но и грузовики, оснащенные громкоговорителями, — ведь без них не организовать хорошей рекламы.

— И катафалки, и грузовики с громкоговорителями, актерами-комиками и танцовщицами выезжают там из одного и того же гаража — конечно, не очень приятно, но если подумать, то и не так страшно. — Цугами говорил без тени улыбки.

Сакико видела, что он устал до изнеможения, пытаясь чего-то добиться в этом хаосе, охватившем послевоенную страну, и в то же время она понимала, что он кинулся очертя голову в эту затею, ощущая в новом увлечении то самое опьянение, какого он всегда втайне жаждал.

Вконец расстроившись, Сакико отправилась на станцию. В ожидании электрички на Осаку она стояла в одиночестве на платформе, прислонившись к ограде. Было холодно, и она накинула на голову кашне. И тут ее пронзила мысль — скорее даже не мысль, а неизвестно откуда и по какой причине возникшее предчувствие, что Цугами потерпит неудачу со своей затеей. «Он провалится, он провалится», — шептала она, содрогаясь всем телом, и трудно было понять, что она испытывает в этот миг: любовь или ненависть.

Когда до открытия боя быков осталось десять дней, «Новая осакская вечерняя газета» стала посвящать этому событию целую полосу, а то и две. Крупная газета, безусловно, ничего похожего не могла бы себе позволить, но тем-то и хороша была небольшая «Новая осакская», что могла преспокойно отодвинуть на задний план другие новости. Теперь бычья голова красовалась даже над колонкой, где обычно помещалась редакционная статья. Журналисты из газеты Б. открыто злословили, что Цугами, мол, начал выпускать бычью газету. Это доходило до ушей Цугами, но он, как и директор Омото, старался ничего не замечать и с еще большим рвением занимался делом. Лишь только закончился конкурс на лучшую песню, посвященную бою быков, как читателей попросили назвать возможного быка-победителя.