Три пары

– Я люблю ее. Я так старался, – сказал Дермот.

– Ясное дело, мы знаем, – отозвалась она, бессознательно ему подражая. Дермот взглянул на нее.

– Правда знаешь?

– Ясное дело, знаю.

Конор засмеялся. Дермот вытер глаза и улыбнулся.

В первый день в доме Святой Агаты Молли умоляла каждого, кто попадал в зону досягаемости: «Я хочу домой, пожалуйста, отвезите меня домой». Она хваталась за руки, рукава, юбки: «Пожалуйста, я хочу домой. Домо-о-ой». Медсестра дала Молли куклу, она положила ее на сгиб локтя, и это ее успокоило. На второй неделе Молли перестала разговаривать. Беатрис попыталась утешить Конора, но тот резко ее оборвал. Он ожидал, что сбой в рутине приведет к значительному ухудшению состояния Молли, он лишь переживал, что недостаточно хорошо подготовил к этому Дермота. Дермот мало что сказал, кроме «что тут поделаешь». Когда кто-нибудь из них проявлял хоть малейший намек на сожаление, Беатрис повторяла, что Молли нужен круглосуточный присмотр и смерть одного из них – либо Дермота от истощения, либо Молли от несчастного случая – была лишь вопросом времени. Ни Конору, ни Дермоту не нравилось, что она произносила это вслух, но она поклялась, что будет повторять это снова и снова, пока они ее не услышат.

Дермот навещал Молли в доме престарелых каждый день, утром и вечером. Через месяц она перестала проситься домой. Можно сказать, Молли была счастлива: она забыла то, что было раньше, и стала жить настоящим.

Они собирались продать дом Молли и Дермота, чтобы высвободить деньги для оплаты дома престарелых и купить Дермоту небольшую квартирку. Как бы Конор ни хотел оплачивать уход за матерью самостоятельно, они не могли справиться с заоблачными ежемесячными расходами на дом и собственной ипотекой. Дермот утверждал, что все равно бы не позволил этого Конору. Он переживал о рынке жилья и о том, будет ли вообще продан его дом, переживал о том, в каком районе удастся купить квартиру, переживал, что окажется слишком далеко от старых друзей и соседей. И что им делать, когда деньги закончатся? Что они тогда будут делать?

Именно Беатрис предложила Дермоту переехать в их гостевую комнату в подвале. Это было правильное решение по многим причинам, не в последнюю очередь из-за неподдельного восторга Дермота, когда ему озвучили предложение. В глубине души Конор не был так уверен, каково это будет – жить с отцом, но Беатрис имела меньше сомнений насчет совместной жизни нескольких поколений. Она спала на одной кровати со своей бабулей, пока ей не исполнилось пять лет. В течение нескольких месяцев после ее смерти Беатрис говорила с ней, когда ложилась спать, не в силах поверить, что та ушла так далеко, что не могла ее услышать.

Было много веских причин, чтобы пригласить Дермота жить с ними, но Беатрис также убедила себя, что присутствие Дермота станет буфером для любых вторжений Фрэнка в будущем. Она недооценила свое собственное желание.

Фрэнк был иным, не таким, как Конор. Он знал, чего хотел, и не оставлял ее в покое. Беатрис также не смогла предвидеть, что после переезда Дермота дом в Крамлине останется пустым, пока его не продадут. Когда она встретилась там с Фрэнком, то сказала себе, что уже перешла черту, какая теперь разница.

Дома Беатрис стала еще внимательнее к Конору. Она тянулась к нему, когда он проходил мимо, или опиралась на его плечо, когда они смотрели телевизор. Они занимались любовью больше, чем когда-либо: казалось, она была постоянно возбуждена. Конору пришлось бы очень внимательно присмотреться, чтобы заметить что-то неладное. Нехарактерные опоздания и забытые договоренности объяснялись изменениями, последовавшими за переездом его отца, и усилиями, которые она прикладывала, чтобы продать дом. Фиа был в восторге от того, что дедушка рядом, и уговаривал Беатрис позволить Дермоту провожать его в школу и обратно. Конор замечал, как она счастлива.

Она не лгала, когда говорила Конору, что и правда счастлива. Фрэнк пугал и воодушевлял ее. Подготовка дома к продаже и роман на стороне увлекали и занимали ее. У Беатрис не было времени задаваться вопросом, что она делает: она думала только о том, когда сможет сделать это снова. У них с Фрэнком было только одно правило. Никакой любви.

Глава 21 Никто не уйдет живым

Воскресенье – мягкий день, как говорила ее мать. Ева лежала без сна с 4 утра, ожидая, пока проснется семья. Шэй храпел рядом на спине, издеваясь над ней, занимая слишком много места на кровати, широко раскинув руки и ноги. Она оказалась в ловушке момента, когда ей стоило бы еще поспать, хотя она знала, что не получится, и при этом недостаточно проснулась, чтобы встать и заняться чем-нибудь полезным в эти дополнительные часы бодрствования. Вместо этого она стала думать. Думать в 4 часа утра – опасное занятие.