Три подруги и пустынная кошка (СИ)

Танцы длились долго, после вальса была объявлена мазурка, потом галоп, следом за ним полька, затем фокстрот и снова вальс. Когда пришла очередь кадрили с её огромным количеством замысловатых фигур и переходов, Ян впервые задумался о том, что необходимое по этикету время он уже отприсутствовал, а значит, можно уходить.

За то время, что он охранял диван, ни разу даже не поднявшись с него, поблизости с ним часто замирали молодые девушки, по одиночке или в компании. Молодые, раскрасневшиеся от танцев, с призывно бьющимися жилками на раскрепощенно раскрытых шеях, они бросали на Князя призывные взгляды и томно вздыхали. Некоторые, кто посмелее присаживались рядом, двое даже попытались завести разговор.

Все происходящее напоминало Князю распродажу животных на сельской ярмарке, разве что только овцы не носят кринолин. Малышек, так рьяно пытавшихся завладеть его вниманием, он игнорировал. Во время непродолжительных бесед отвечал кратко и холодно, всем своим видом демонстрируя нежелание общаться.

Они его раздражали.

Потому что все были одинаковыми. Завтра он даже не сможет вспомнить их лиц — просто парад облаченных в платья безликих тел.

Они были скучными и предсказуемыми. Еще до того, как они появлялись рядом с ним, он уже знал, что они попытаются сделать, что скажут, как посмотрят и как будут себя вести. Он даже знал, что уходить они будут с надутыми розовыми губками и злыми взглядами, старательно скрытыми за ажурными веерами, которыми барышни обмахивались между танцами.

Некоторых девушек он видел еще до попытки вынудить его пригласить их на танец. В обществе своей матери. Мысленно простонав после очередной такой, перекочевавшей от его матери к нему самому мадмуазели, Князь заключил — маман закусила удила и решительно намерена женить его. И эта мысль добавила к скуке глухую злость.

Женится Князь не хотел и более того даже не планировал. Ему было много лет по человеческим меркам и достаточно мало по вампирским, но как бы там ни было, прожитого времени ему хватило, чтобы понять — в его жизни никогда не было женщины, которую он хотел бы сделать своей. Своей женой, своей спутницей жизни, хозяйкой своего замка, матерью своих детей.

Её не было, нет и скорее всего уже не будет. Нет, он не жил монахом, в его постели всегда были женщины, много женщин, но ни одна из них не тронула его сердце настолько сильно, чтобы он подумал: «Я останусь с ней навсегда».

А по его мнению, именно такой и должна была быть настоящая любовь — сильной, отчаянной, грубой и нежной одновременно, страстной и согревающей, ломающей и возрождающей. Вечной. И непререкаемой. Чувством, в котором сосредоточены все краски мира, вся его боль и вся его радость.

Вампир знал, понимал, что такое любовь. По крайней мере, конкретно для себя самого он уже давно определился с восприятием этого понятия, но испытать все то, что он вкладывал в это слово «любовь»… ему не довелось. А потому и смысла жениться он не видел, ведь, по его мнению, связывать себя узами брака следовало лишь в том случае, когда в твоей жизни появлялась именно «та» женщина. Такая женщина, с которой ты готов пойти до конца.

Во всех иных ситуациях, он не видел смысла шагать под венец с первой в буквальном смысле слова попавшейся под руку девицей. К размножению вампир не стремился, да и вообще, не испытывал никаких нежных чувств к детям. И одиночество его никак не тяготило, наоборот, он сам его искал.

Хотя, нет, Князь лукавил. Даже в размышлениях наедине с самим собой — лукавил. И сам же себя поймал на этом. Поймал именно в тот момент, когда в разодетой, нарядной, веселой толпе промелькнуло нечто красное. Промелькнуло — и исчезло.

Была в его жизни женщина, которая стала для него особенной, выделяясь в череде любовниц, многих из которых он даже не запоминал по именам.

Розабель.

Она была не просто особенной, она была одной на миллиард. Не было ни равных ей, ни тех, кто мог встать с ней хотя бы в один ряд.

Они познакомились очень давно, еще в те времена, когда она была ребенком. Худым, угловатым, неуклюжим подростком, угрюмо глядящим на мир сквозь окна интерната. Он, как попечитель и благотворитель, явился в спецучреждение, желая убедиться, что выделенные им средства пошли на благо детей, а не в карманы сотрудников этого заведения, потому как после нескольких скандалов появились у него такие подозрения.

Она стояла недалеко от двери, неловко прижав руки со стиснутыми кулаками к телу и с презрением глядя на него и его сопровождающих — дорого одетых мужчин и женщин, благоухающих такими чужими для дома-интерната, где витали тоска и уныние, дорогими парфюмами и свежестью сытой жизни. В тот миг Князь вдруг ясно осознал, почувствовал, насколько неуместно они здесь выглядят, словно инородные тела, попавшие в умирающий организм.

Он вдруг взглянул на мир глазами этой девочки, бледной, с копной волнистых спутанных волос, в сером поношенном платье, которое было ей размера на три великовато. И ему стало так тошно, что словами не описать. Тошно от самого себя.