А как любят оборотни? И как любят обращенные оборотни? Те, которые пришли в этот мир людьми и должны были уйти из него ими же, но вмешалось обстоятельство, которое перечеркнуло все? Чем любовь того, чей разум регулярно погружается в прострацию, затуманенный первичными животными инстинктами, отличается от любви обычного человека? И умеют ли они, оборотни, любить обычной любовью — в которой есть только двое, а не вся стая, где каждый по одному только запаху способен узнать даже то, что человек сам о себе не знает? Нужно ли быть таким же, чтобы это понять и принять? Или наоборот — лучше быть тем, кто будет помогать удерживаться в рамках человечности? Кто не позволит забыть, что разум пусть и охвачен лихорадкой, а тело — покрыто шерстью и на четырех лапах мчит сквозь лес, но сердце все равно рождено человеческим. Кто будет якорем, когда нахлынет очередной водоворот безумия. Кто станет мостиком, между реальностью человека и реальностью животного…
Но не преувеличено ли значение человечности в целом?
Способны ли такие, как мы, в полной мере осознать его ценность?
Иногда я забываю, что не являюсь человеком. Это очень легко забыть. Быть среди людей бывает трудно, иногда — почти невыносимо. Привязываться к ним так легко, а вот отпускать — труднее, чем кажется. Порой я кажусь самой себе садовником в цветнике, заполненном бабочками-однодневками. Что может быть более хрупким, чем человек и более печальным, чем срок человеческой жизни?
Но даже за этот недолгий срок многие люди умудряются сотворить нечто такое, что не только станет их наследием, но и изменит мир для других. Даже мы, те, кто существовал задолго до людей и кто будет существовать после того, как последнее созданное людьми государство падет, испытываем на себе влияние людей. Так ли уж они незначительны, как мы привыкли думать? И так ли уж значительны те, кто перейдя границу человечности, стали такими, как мы? И стали ли они такими, как мы? Или они навсегда останутся кем-то посередине — больше, чем люди, но меньше, чем мы?
— Но почему Руся не попыталась помешать, когда мохнатый решил натравить на меня мелкого кошака?! И если она со всех заказчиков брала деньги, то кто оплатил мою смерть?! — яростно сверкнула глазами подруга и с еще большей интенсивностью начала чесать спину.
— Вот пойдем сейчас к ней и спросим, — решила я и выбралась из-за руля.
Обойдя машину спереди, я остановилась, приставила ладонь ко лбу козырьком и осмотрела фасад дома.
— Ты об этом говорила? — спросила присоединившаяся ко мне банши, указывая вправо. — Вон там от балкона остался только пол… На самом деле, вид у него жуткий.
Действительно, балкон на восьмом этаже выглядел так, как будто строители забыли его доделать, пока строили. Но я знала, что Мишка самолично выковырял все кирпичи из трех стен, и теперь, когда выходил покурить, цеплялся ногой за косяк, чтобы случайно рыбкой не соскользнуть вниз. Его затея сделать остекление собственными руками с самого начала показалась мне некоторой формой садомазохизма, но, как говорится, каждый развлекается по-своему. Если Романову нравится испытывать приступ акрофобии каждый раз, когда он открывает балконную дверь, то, кто я такая, чтобы его осуждать?
— Говорит, у него там голуби гнездо свили, — сообщила я и направилась к въездной арке, ведущей внутрь двора. — И яйца отложили.
— И что? — спросила у меня Ниса, догоняя.
— И ничего, — пожала я плечами. — Скоро Романов станет счастливым отцом голубиного семейства. Если я не прикончу его раньше…
— Если ты не прикончишь его раньше, я пришлю ему корзину с фруктами, — бодро пообещала подруга и потянулась к шее, чтобы вновь породить этот жуткий шкрябающий звук.
— Ты что, болеешь? — покосилась я на неё с опаской. Видимые участки кожи банши уже были покрыты светло-розовыми полосами, которые оставляли её же ногти.
— Нет, не знаю, что со мной, — пропыхтела подруга, пытаясь дотянуться до лопаток. — Может, нервное?
— Ты бы к врачу сходила, — посоветовала я, направляясь к центральному из трех подъездов, возле которого, как раз, копошилась крохотная пожилая женщина. Несмотря на погоду, она была укутана в просторную вязаную кофту, длинные и широкие рукава которой не позволяли ей справиться с туго отворяющейся и все норовящей захлопнуться обратно дверью. Ловкости не способствовало и полное отсутствие мышц в иссохшем теле.
— Давайте, я вам помогу, — оживилась Ниса и поспешила на помощь бабуле, чей безобидный вид так и стимулировал желание о ней позаботиться. — Вот, проходите.
Подруга легко распахнула металлическую створку, запирающуюся на электромагнитный замок, позволяя бабуле и самой выйти и вытащить за собой хозяйственную сумку на колесиках. Сумка подскакивая на неровностях звонко тарахтела содержимым.
— Ой, спасибо, милая, — завздыхала пожилая женщина, поправляя редкие, светлые и собранные в скромную косу волосы. — Дверь такая тяжелая, а я уже совсем слабой стала…
— Да не за что, — просияла улыбкой моя добросердечная и весьма сообразительная подруга, которая не спешила отпускать дверь обратно.