Три подруги и разбитое зеркало

Её не было, нет и скорее всего уже никогда не будет. Нет, он не жил монахом, в его постели всегда были дамы, много дам, но ни одна из них не тронула его сердце настолько сильно, чтобы он подумал: «Я останусь с ней навсегда».

А по его мнению, именно такой и должна была быть настоящая любовь. Сильной и отчаянной, грубой и нежной, страстной и согревающей, ломающей и возрождающей. Вечной. И непререкаемой. Любовь должна была быть чувством, в котором сосредоточены все краски мира, вся его боль, и вся его радость.

Вампир знал, понимал, что такое любовь. По крайней мере, конкретно для себя самого он давно определился с восприятием этого понятия, но испытать всё то, что он вкладывал в это слово «любовь»… ему не довелось. А потому и смысла жениться он не видел, ведь, по его мнению, связывать себя узами брака следовало лишь в том случае, когда в твоей жизни появлялась именно «та» женщина. Такая женщина, с которой ты готов пойти до конца.

Он поднес ко рту черный бокал и замер. В разодетой, нарядной, веселой толпе промелькнуло нечто красное. Промелькнуло – и исчезло. Но Князь был готов руку отдать на отсечение, что это была она.

Розабель.

Они познакомились очень давно, еще в те времена, когда она была ребенком. Худым, угловатым, неуклюжим подростком, угрюмо глядящим на мир сквозь окна интерната. Он, как попечитель и благотворитель, явился в спецучреждение, желая убедиться, что выделенные им средства пошли на благо детей, а не в карманы сотрудников, потому как после нескольких скандалов появились у него такие подозрения.

Она стояла недалеко от двери, неловко прижимая руки со стиснутыми кулаками к нескладному телу. И с презрением глядела на него и его сопровождающих – дорого одетых мужчин и женщин, благоухающих парфюмами и свежестью сытой жизни. Такие чужие для дома-интерната ароматы, где витали лишь тоска и уныние. В тот миг Князь вдруг ясно осознал, насколько неуместными они здесь выглядят. Он взглянул на мир глазами этой девочки, бледной, с копной волнистых спутанных волос, в сером поношенном платье, которое было ей размера на три велико. И ему стало так тошно, что словами не описать.

Заметив интерес благотворителя к одиноко стоящему в углу ребенку, директриса засуетилась и поспешила увести их в свой кабинет, торопясь и нервничая.

Тогда он не придал этому значения, но после задумался. И думал об этой девочке несколько дней, в конце концов сообразив, что уже не может выкинуть её из головы.

Князь поехал обратно в интернат. Позже, размышляя над природой своего поступка, он решил, что этот его разовый порыв, более никогда не повторявшийся, был сродни человеческому желанию забрать с улицы брошенного котенка, больного, голодного, умирающего под холодным дождем у ног безразличных людей…

Встав одним текучим сильным движением, Князь направился туда, где вновь мелькнуло ярко-красное пятно.

Он шел, уверенно рассекая толпу. А ему в спину летели заинтересованно-удивленные взгляды.

Красный цвет её платья был таким насыщенным, что казалось, его вкус можно было ощутить во рту, и в то же время он был чужим здесь. На Бал Дождей не принято было надевать алый, он считался слишком вызывающим, провоцирующим, не уместным для высшего общества.

Красный не вписывался.

Как и Розабель. Она тоже никогда не выписывалась.

Этим и очаровывала.

И возможно…

Только возможно!

Именно Князь сделал её такой.

Именно он сделал её той женщиной, за которой мужчины готовы были идти на край света, даже если там их поджидала верная смерть.

Она стала «той», единственной… для кого-то другого. Но не для него.

Князь медленно приблизился к черноволосой девушке в длинном красном платье с глубоким вырезом на спине, до самой поясницы.

Она беседовала с каким-то парнем, держа в одной руке бокал с шампанским и тихо посмеиваясь в ответ на слова собеседника. Мужчина лет двадцати пяти с густой, тщательно подстриженной бородой и крупными чертами лица, выдававшими в нем восточную кровь, был поглощен. Не беседой, девушкой. Он смотрел на неё не отрываясь и практически не моргая, зачарованно ловя каждый её взгляд, каждую улыбку, каждый жест и даже каждый вздох.

Князь его прекрасно понимал. Розабель умела быть невероятно прелестной, ровно так же, как она умела быть чудовищно безразличной. И ни то, ни другое не было маской, игрой или притворством. Она всегда была собой, настоящей, не поддельной, искренней во всех проявлениях. И это тоже являлось частью её удивительной личности, словно сочетающей в себе в равных долях и свет, и тьму. И красоту, и уродство. И зло, и добро.

– Розабель, – проговорил Князь.

Бородатый мужчина, который в этот момент как раз пытался рассказать какую-то, по его мнению, очень увлекательную историю, неловко умолк и потерянно уставился на вампира, словно не понимая, откуда тот взялся.

Девушка повела обнаженным плечом и обернулась.

– Ян, – проговорила она ничуть не удивленно, с улыбкой на таких знакомых губах и с искорками смеха в глазах.