Три поколения

Выстрелы ребят слились. Каждому казалось, что выстрелил по высунувшейся на одно лишь мгновение голове зверя только он. Вслед за выстрелами голова скрылась, а из берлоги, вместе с вылетевшими сучьями, ветками и целым фонтаном снега, выскочил медведь.

Жалкий хлопок выстрела Амоскиной шомпольной малопульки ребята услышали как во сне.

Как успел перезарядить свою берданку Зотик, он так и не мог упомнить. Помнил только, что в тот момент, когда большой, горбатый зверь прыжком отделился от земли в его сторону, он нажал на спуск, прицелившись чуть повыше переносья. Лесной великан точно споткнулся обо что-то незримое в воздухе, — упал, так же как и Тузик, на живот, беспомощно раскинув лапы.

На теплую еще шкуру зверя, рядом с толстыми кусками нарезанного сала, ребята положили мертвого щенка. Ухватившись каждый за когтистую лапу, охотники тронулись к стойбищу.

Митя несколько раз выбегал из избушки и, повернувшись к белку', кричал:

— Ребя-та-а! Ребя-та-а!

Лицо его от натуги покраснело, испуганные глаза были устремлены на Шумишихинский белок. Несколько раз крикнув, он снова бросался в избушку и начинал растирать то холодевшие ноги, то западавшую грудь деда.

Не менее часа прошло с тех пор, как Митя заметил, что согнутые в коленях ноги Наума Сысоича вдруг медленно распрямились, грудь слегка приподнялась и из нее вырвались хрип и сипение. Вначале Митя подумал, что дед хочет изменить положение ног, и решил даже накрыть их свалившимся зипуном. Но, дотронувшись до ступни, Митя испугался: она была как ледяная. Он окликнул деда Наума, тот не отозвался, снова согнул ноги в коленях и с усилием стал распрямлять их.

— Дедынька! — над самым ухом начал кричать Митя, криком отгоняя страх. Он ясно увидел, что дед сделал легкое движение губами, точно собирался что-то сказать. Рука с набухшими синими венами приподнялась и чуть заметно поманила.

Вначале Митя уловил только хрипы. Сквозь них, как сквозь порывы ветра, с трудом прорывались отдельные слова:

— Выдь… выдь, Митенька… Страшно, поди…

Дед не мог больше говорить. Откинув голову и широко раскрыв рот, он ловил и жадно втягивал горячий воздух.

Митю охватил страх. Выскочив из избушки, он стал кричать. Потом схватил берданку и начал стрелять в воздух, сопровождая выстрелы криком. Потом побежал к лесу по натоптанной тропинке.

Возвращавшиеся охотники наконец услышали крики Мити. Первым бросил медвежью шкуру и пустился бежать Зотик. Следом за ним — Терька, за Терькой — Вавилка. У Зотика с головы упала шапка. Вавилка и Терька видели это, но не подняли ее и пробежали мимо.

Амоска взял мертвого Тузика на руки и понес к избушке: оглушенный своим горем, он не понял, почему ребята оставили на увале шкуру и бросились бежать.

Зотик и Митя встретились на первом повороте тропинки. Митя посмотрел в испуганное лицо Зотика и, указывая на избушку, безнадежно махнул рукой. Зотик вначале кинулся было вперед, но потом неожиданно остановился, сделал два неровных, спотыкающихся шага к стоящей у дорожки пихте и привалился к ней спиной.

Глава XLVII

«Рост ребят, членов нашей артели, насколько я замечаю, измеряется не месяцами, не годами, а чем-то другим. Я еще не знаю чем, но уже твердо скажу, что растем мы все, пожалуй, в том числе и я сам, от события к событию. Так, например, ни Зотика, ни Вавилки, ни даже Амоски я положительно не узнаю (наверное, и они меня тоже). Все стали молчаливей и серьезней.

Будучи еще в детдоме, я однажды отбился от отряда и один заночевал в горах. Эту ночь я не забуду до смерти. А назавтра даже я сам заметил, что стал другим. Это и товарищи заметили.

Такой ночью для ребят оказалась смерть дедушки Наума, его похороны и проведенные нами без него первые дни.

Но я неправ, говоря о росте, о резкой перемене во всех нас. Чтобы окончательно быть правдивым, нужно сказать: перемена произошла с того момента, когда дедушка сделал себе домовину. Целую неделю мы не могли к ней привыкнуть, когда она, белая, как саван, стояла прислоненная к стене избушки. Вечерами ребята боялись проходить мимо.

Первые ночи без дедушки мы почти напролет проводили за чтением книг. Вначале к этому я прибегнул потому, что молча лежать на нарах было жутко, а потом ребятам понравилось, и теперь мы каждый вечер читаем.

Ни у одного из ребят, кроме Амоски, я не заметил слез. Все крепились и не плакали. Но и Амоска, плакавший вечером на могиле деда (похоронили мы его близ пня сухой пихты, где раньше хранились капканы), сказал, что он плачет о Тузике. Чувствую, что тяжело было удержаться. Правда, потом мы разошлись в разные стороны, до самого вечера, и каждый, наверное, как и я, поплакал в одиночку.

Сегодня был у нас горячий спор с Зотиком. После смерти деда Наума я стал решительно напирать на переделку психологии ребят, и хотя с большими трудами, но кое в чем, мне кажется, успел.

По обыкновению, вечерами я читаю какую-нибудь книжку, а ребята внимательно слушают. На этот раз я начал читать из природоведения о дожде, громе и молнии.