Три поколения

— И ты лучше смывайся с дебета! — кричал он Колупаеву. — Тебя давно надо списать в расход, потому что ты распроарчибил египетский! Ты липовые сводки о кормозаготовках принуждал меня! И ты людей против председателя наканифоливал. Незамедлительно испаряйся, а не то я такие преступно-уголовные твои фуговки расконспирую, что все ахнут. И сам очищу баланс!

Кривоносов выкрикивал устрашительные слова так громко, рот его был раскрыт так грозно, что Колупаев, стоя на трибуне, онемел. Всего ожидал он, но только не предательства со стороны своего закадычного дружка.

— И ты разинкассируйся, исчезни! Я хоть маленько и приверженный к спирто-водочному тресту, но еще не пропил совесть. Нет, не пропил! И я в последний раз предъявляю тебе окончательный счет: ух-хо-о-ди!

Маленький, взъерошенный, полупьяный счетовод ринулся с кулаками на онемевшего Колупаева.

Только что решивший «драться до последней капли крови», приготовивший убедительное опровержение Заплаткиной и Калабушихе, готовый от обороны перейти к наступлению, Мефодий Евтихиевич при словах Кривоносова откровенно испугался: «Он может! В горячности все может!» На голом черепе Колупаева росинками проступил пот. Он стал пятиться от разъяренного счетовода.

Поднялся смех. Женщины схватили Кривоносова за руки и посадили на скамью.

— Продолжайте, Мефодий Евтихиевич! — предложил председатель.

Но Колупаев с оскорбленным видом нахлобучил шапку и медленно пошел к выходу. Перед ним расступались. Он шел, не глядя ни на кого, запнулся о чью-то подставленную ногу и чуть не упал.

— Держись за землю! Находку — пополам!

Обвальный хохот, как освежающий гром, прокатился по переполненному помещению. Когда же дверь за Колупаевым закрылась, кто-то крикнул:

— Духота! Перерваться бы!

— Переры-ыв!.. Перерыв!

Во время перерыва Леонтьев подошел к Андрею. По лицу секретаря райкома было видно, что он доволен ходом собрания.

— Ну, а ваше мнение, Андрей Никодимович, по вопросу, всплывшему совершенно неожиданно?

— Вы это об основном направлении хозяйства ждановцев? — радостно встрепенувшись, подался Андрей к Леонтьеву.

Василий Николаевич, смеясь, положил руку на плечо молодого агронома.

— Пока не надо… Давайте-ка лучше я познакомлю вас с. Боголеповым. По всей вероятности, вам с ним близко работать придется… Константин Садокович! — крикнул он Боголепову, стоявшему с Рябошапкой и Костроминым.

Боголепов в два шага очутился рядом с Леонтьевым.

— Познакомьтесь, Константин Садокович: главный агроном МТС Андрей Никодимович Корнев, рьяный ваш сторонник в вопросах животноводства и… вообще, — устремив хитровато-улыбающиеся глаза на Андрея, отрекомендовал его секретарь.

Андрей с удовольствием протянул руку, показавшуюся ему вдруг такой маленькой по сравнению с боголеповской. Он с нескрываемым восхищением смотрел на геркулеса: юношеское преклонение перед физической силой еще прочно властвовало над душой Андрея.

Боголепов бережно взял руку молодого агронома, как подушкой, накрыл ее сверху левой рукой и обласкал его и дружеским касанием рук, и взглядом черных глаз.

— Рад познакомиться. Все поджидал. Думаю, свежий человек. А новая метла чисто метет… — Боголепов, показав снежную белизну зубов в улыбке, как-то братски-доверчиво посмотрел на секретаря райкома и на Андрея, точно говоря: «Принимайте меня таким, каков есть, а кривить душой я не буду». — Заглянут же, думаю, когда-нибудь и руководящие партийные работники и эмтээсовцы к нам, на нашу памирскую крышу…

— Еще до снегов собирался ознакомиться с почвами и с рельефом ваших полей, да не справился и с ближними колхозами, — смутился Андрей.

— Конечно, мы не под руками у эмтээс, мы бедны, натуроплаты с нас не много, значит, зачем к нам в первую очередь… — Великан помолчал немного. — Вот так всегда и получается с нами, горцами, — грустно заключил Боголепов. Во время разговора он не отводил глаз в сторону, а смотрел, как когда-то учил Андрея отец, в глаза собеседнику. — Буду прямо говорить: прежний главный агроном за все годы ни разу к нам не заглянул. Как-то даже слышал я такой разговор стариков… — Боголепов осмотрелся по сторонам и чуть утишил свой бас: — «Почему это оттудова, с самого верху, никто не приедет к нам, не посмотрит, как мы с обманной этой пустоколосой, туманом хваченной пшеницей да с полеглой рожью мучаемся?.. Ездят все к Гринькову, к Серенкову, к Лойко, — одним словом, к миллионщикам. А у них и без того всего полно, а к нам даже и районные работники редко заглядывают… Тракторы и те дают нам в последнюю очередь и всегда самые заплатные…» Вот что говорит народ. И, буду прямо говорить, верно рассуждают. Мы тут больше бумажками руководствуемся. А бумага…

— …бумагой и останется, — закончил фразу за него Леонтьев. — Народ у вас отличный. И колхоз свой, видать, горячо тут любят. А это самое главное. С таким народом и горы понизить можно…