— Товарищи, — немного громче повторил Уточкин и, покраснев до шеи, прокашлялся. — То, что я узнал здесь за несколько дней о животноводстве в колхозах, настолько потрясло меня, что я попросил директора включить… вызвался выступить… Честно сознаюсь: я не совсем готов, не собрал еще всех цифр, не все еще выяснил по всей зоне. Но дело настолько не терпящее отлагательства, что…
Голос Уточкина, вначале сиплый и неуверенный, от фразы к фразе очищался, крепчал, наливался волнением.
— Я думаю, вы простите мне неподготовленность. Во многих колхозах гибнет скот, падают рабочие лошади, супоросные свиньи, дорогие тонкорунные овцы… — Уточкин по-юношески облизнул спекшиеся губы. — Сегодня мне рассказали, как плакала доярка Анна Михайловна Заплаткина из колхоза имени Жданова о павшей корове-рекордистке… — У оратора как-то нервно передернулось лицо. — И это, товарищи, в год, когда партия подняла в поход за подъем всех отраслей сельского хозяйства! — Уточкин оглянул людей беспокойными глазами.
«Вот он, оказывается, каков, наш секретарь!» В глазах Уточкина, и беспокойных и гневных в одно и то же время, Андрей увидел горячего, страстного коммуниста, готового пойти на все за интересы народа, верным сыном которого он являлся.
«Этот, конечно, сам вызвался на целину!.. Таких, только таких сюда и надо, а не ожиревших Колобовых», — думал Андрей, почему-то с первого же дня невзлюбивший всегда равнодушно-спокойного толстяка Колобова, назначенного контролером вместо Маши Филяновой.
Андрею показалось, что Тимофей Павлович вырос на голову. Даже плечи его как будто стали шире. «Ошибся! Опять ошибся!» — радостно думал об Уточкине молодой агроном.
А секретарь райкома уже разбирал причины, вызвавшие такой падеж скота в горных местах, где, бывало, несмотря ни на какую засуху, по крутым логам и лесным полянам можно было заготовить кормов с избытком.
— Наш район больше чем наполовину животноводческий, горный… В погоне за товарным зерном его вот уже много лет карьеристы-очковтиратели искусственно стараются обратить в полеводческий… Нынешний падеж скота в горных колхозах — результат неумного планирования. Горе-плановики не желают учитывать ни недостатка рабочих рук в колхозах, ни невозможности производительно применять машины при обработке посевных площадей в горных местах.
Андрей и Боголепов многозначительно переглядывались. «Сам ли он так быстро разобрался, или это Леонтьев ввел его в курс?» — думал каждый из них.
— В падеже скота виноваты и мы, механизаторы. Да, товарищи, виноваты! До сего времени первостепенными мы считаем работы, связанные с полеводством. Представьте на одну минуту, — Уточкин вышел из-за стола, — какая поднялась бы кутерьма, если бы где-либо в области погибал выращенный в течение пяти месяцев урожай. А молочный скот и лошади растут, как известно, не пять месяцев. И вот сейчас дохнет скот, а тревоги никакой. Не могу допустить, чтобы никто, кроме меня, не видел, не понимал нелепости положения с животноводством в горных районах. Вывод: необходимо драться за упорядочение этого… — Уточкин нервно сжал кулак.
Боголепов наклонился к Андрею и шепнул: «Характер-то, видать, у парня!» Андрей кивнул.
— Но сейчас, товарищи, не время заниматься анализом причин падежа в Алтайском крае: необходимо принять экстренные меры к спасению наличного поголовья. — Уточкин взял со стола какую-то бумажку. — Вот тут мы, посоветовавшись с директором, набросали кое-что для начала…
С Верой до собрания актива Андрею так и не удалось увидеться. Не раздумывая о «неловкости», он подошел к ней, стоящей в коридоре вместе с девушками из одесского института.
— Каков зональный-то секретарь, Веруша!
Вера подняла засиявшие глаза и, изо всех сил сдерживая дрожь в голосе, ответила:
— И секретарь и директор… Такой хозяин и тракториста и агронома всякий огрех на полосе лопатой вскопать заставит…
Подошел Игорь Огурцов. Не вынимая трубки изо рта и глубокомысленно наморщив лоб, он молча поклонился всем и встал против хорошенькой, курносой хохотушки Люды Хруниной. С отъездом Маши Филяновой, вокруг которой, по выражению Витьки Барышева, Игорь вертелся, как «округовелый баран», влюбчивый Огурцов успел уже «втюриться» в Люду.
Девушки говорили о директоре: он поразил их воображение атлетической фигурой и красотой.
— А вы обратили внимание, девочки, какие у него черные-пречерные и густенные-прегустенные брови! Ну, словно кто кисть в голландскую сажу макнул и со всего размаха раз вправо, раз влево! А руки — мать ты моя родная! Расперли гимнастерку, круглые, как футбольные мячи, мускулищи! Да если он этими футболами хоть один разок обнимет… — и Люда звонко захохотала.
Все время молчавший Игорь вынул наконец трубку изо рта.
— Сколько нынче снегу на нолях… Обязательно урожай будет!
И так эти его слова всем показались некстати, что даже хохотушка Люда вначале опешила и, только оправившись, сердито отрезала:
— Я думала, ты сейчас, Игорь, глубокую философскую истину откроешь миру, а ты — молоко скисшее суть простокваша… — И она снова залилась на всю контору.