Три поколения

Большевики с минуты на минуту ждали извещения об окончании переправы.

Алеша подполз к Варагушину:

— Товарищ командир, разрешите разведать…

Но со стороны Иртыша загремела частая перестрелка. Головы всех невольно повернулись туда: от перевоза бежали люди. Они останавливались, падали и стреляли в сторону переправы.

— Обошли! — пролетело по цепи страшное в бою слово.

Коммунисты поняли, что и противоположный берег Иртыша тоже оцепили белые. Встав во весь рост на крепостном валу, Алеша закричал бегущим от переправы бойцам и женщинам:

— Сюда! Сюда, товарищи!

Ему обожгло кончик левого уха. Алеша упал и схватился за щеку.

— Та я ж казав ду… — упрекнул было его большой, ласковый и ворчливый, как нянька, Кирилл Демченко, но захлебнулся на полуслове.

И когда мальчик округлившимися, изумленными глазами взглянул на товарища, по длинному телу Демченко пробегали судороги: пуля попала украинцу в переносье.

Не страх, а опьяняющий азарт и жажда мести за убитого товарища властно овладели всем существом Алеши. Трясущимися руками мальчик взял винтовку из мертвых, еще теплых пальцев друга, лег на бруствер и с упоением начал целиться в одного из ползущих по зеленой луговине казаков.

Варагушин и вернувшиеся от переправы о чем-то совещались, но Алеша уже не слышал, не замечал вокруг никого. Азарт его был настолько велик, ощущение силы и молодости так огромно, что ему казалось: он, Алексей Белозеров, с горсточкой храбрецов на валу, как древние греки, сомкнувшиеся фалангой, удержат какой угодно напор, а кинувшись в гущу врага, сомнут и опрокинут его.

Рядом с Алешей на бруствере лежали три матроса. Не чувствуя волнения прибежавших от реки товарищей, не замечая посеянной ими паники в рядах прикрытия, они, громко и страшно ругаясь, били на выбор перебегающих, ползущих по лугу белых…

Выделенные на переправу коммунисты решили прорваться из крепости бродом через реку Гульбу. И снова у крепостных ворот осталась только небольшая группа бойцов. Колчаковцы под прикрытием пулеметов подползли еще ближе.

— Задержим до темноты! — сказал Варагушин и окинул всех строгим взглядом.

Большинство ушедших к Гульбе оставили подсумки с патронами. Алеше подкинули несколько обойм. Он быстро подвинул их к правому боку, благодарно взглянул на товарищей и снова открыл стрельбу. Древняя Греция, Фермопилы, Парижская коммуна — все это вихрем пронеслось в голове Алеши Белозерова, решившего умереть, но ни на шаг не отступить с земляного вала заброшенной уездной крепостцы.

И снова, уменьшившийся наполовину, вернулся отряд большевиков, встреченный заслоном белых и на броду у берега Гульбы. Осажденные заметались по двору крепости, пытались отыскать лазейку к спасительным просторам заречья.

Кольцо белых сжималось.

— Продержимся еще полчасика и в темноте ударим на правый фланг, — передал по цепи Ефрем Варагушин.

И вот тогда не слышавший и не видевший ничего, расстрелявший патроны Алеша Белозеров, в синих трусах и полосатой майке, вскочил на бруствер и, размахивая винтовкой, крикнул:

— Ура! Ура!..

Горсточка оборванных, наполовину безоружных людей поднялась и бросилась за ним на превосходящего во много раз по численности врага.

Пулемет широким стальным веером сметал большевиков. Люди спотыкались, падали. Некоторые поднимались и снова бежали, некоторые ползли с судорожно сжатыми винтовками.

Дрогнувшая было в первый момент цепь белых оправилась и с торжествующими криками стала смыкаться вокруг тающей на глазах группы большевиков.

Впереди других, с обнаженной шашкой, с широко раскрытым ртом, бежал густобородый, приземистый вахмистр Никита Солнцев. Он уже успел зарубить раненного в руку татарина Рамазана Алимова, бежавшего справа от Алеши Белозерова.

Ефрем Варагушин, расстрелявший все патроны, перехватил винтовку за ствол и, выдвинувшись в сторону вахмистра, приготовился к встрече. Солнцев тоже увидел Варагушина. Не опуская занесенной над головой правой руки с шашкой, левой он расстегнул револьверную кобуру. Варагушин прыгнул к нему, но Солнцев, точно споткнувшись, упал лицом вниз, и шашка, гремя, отлетела к ногам Ефрема. Бежавший на Алешу молодой черноусый казак и рядом с ним двое казаков тоже упали. И тут только Варагушин увидел выскочившего из-за штабелей леса у берега Иртыша Гордея Корнева с десятком уцелевших бойцов.

— Ур-ра! Ур-ра! — радостно закричал Варагушин.

— Ур-ра! — подхватили все, кто только еще мог кричать.

Храбрость сильнее оружия, грознее численного превосходства. Сомкнувшуюся было цепь белых прорвали. Берег Иртыша был рядом. В поводу у одного из бойцов засады Варагушин увидел прекрасную белоногую лошадь. На нее двое большевиков безуспешно пытались посадить раненного в живот Михаила Окаемова.

— Товарищи, бросьте… Бросьте, прошу вас… — чуть слышно шептал он помертвелыми губами.

Красивое, гордое его лицо от потери крови и нестерпимой боли было, неестественно бледно. Правой рукой Окаемов указывал на штабеля леса и что-то шептал. Левую прижимал к ране, и по ней, между пальцами, сочилась кровь.

— Бревна… плахи… — услышал склонившийся к нему Ефрем Гаврилович чуть внятный шепот Окаемова.